Необходимость творения

На протяжении всего христианского Средневековья Богу приписывались всемогущество, всемудрость, всеблагость, всезнание, вечность и т.д., - причем собирая всё воедино, культура не сомневалась в божественной самодостаточности. Так, Бог творит мир, но делает это с не-необходимостью: он вполне мог бы его и не творить. Однако размышляя о творении в терминах дихотомии структуры, можно усомниться, что Бог самодостаточен, что способен обходиться без мира - ибо: а что заставляет Бога (точнее уж, Абсолют) разворачиваться в феноменальный мир, в своем же собственном лице претерпевая мирские лишения и невзгоды?! Чувство такое, что не творить мир Бог попросту не может: что-то мешает оставаться ему в свернутом состоянии, и вся мировая скорбь, все бедствия и муки - истинное ничто в сравнении с тем, что мог бы переживать Субъект, не воплотившись в верхний уровень дихотомии. И думается, ему вселенски тоскливо, и хоть куда-нибудь - лишь бы спастись от этого кошмарного полонящего бытие одиночества! «Я готов хоть к пчелам в улей, Лишь бы только в коллектив!» Так возникает феноменальный мир, исполненный причастной смыслам тварью.

Почему Абсолют не огражден от страдания, почему - вопреки мнению Аристотеля, считавшего Бога совершенным (это к нему, к его совершенству устремлен и оттого получает движение мир), вопреки упомянутому мнению христианства (в силу самодостаточности Бога не допускающего божественного неблагополучия), - Абсолют должен переживать людскую (да и не одну лишь людскую) боль? - Да потому что как и у нас, людей, боль органа, ткани или отдельной клетки передается на организменный уровень, так и страдания отдельного индивида или же социальной группы (надо полагать, при должном механизме трансляции, коим для человека является "сшивающая" организм в единое целое нервная система) не могут быть не внятны субъекту более высокого порядка. Больной зуб болен именно у нас, в то время как бактериальной атаке подвергается костная под эмалью ткань, в конечном счете состоящая из отдельных претерпевающих страдание и погибающих клеток.

Однако необходимость творения может быть рассмотрена и под иным углом, с иной точки зрения. Совершенно неверно полагать, что очень долго Абсолют пребывал в свернутом состоянии, а после, "придумав" дихотомию структуры, взял да и развернулся в феноменальный мир. Большой Взрыв, от которого, как утверждают физики, ведет свое начало развитие вселенной - действительно то событие, с появлением мира начавшее отсчет времен, - но некорректен вопрос: «А что было до того?» - потому что "до того" не было, в свернутом состоянии времени не существует, оно появляется вместе с пространством как атрибут верхнего уровня дихотомии.

Почему мы не допускаем существования времени в свернутом состоянии бытия? - Физики знают: пространство и время - вещи нераздельно слитые, - однако у нас остается чисто логическая возможность считать время более фундаментальным параметром, присутствующим как на верхнем, так и на нижнем уровне. Однако и это исключено: нижний, сущностный уровень - это сам Субъект, активное начало, и времени содержаться в нём просто не может.

И далее мы попадаем в не до конца ясную ситуацию. Со стороны может казаться, что Субъект, словно возникая из ничего, вместе с "появлением на свет" начинает отсчет времен. И самое логичное, что можно и что следует признать в данном месте исследования: до Большого Взрыва Абсолют был воплощен в иную ипостась, иной пространственно-временной континуум, - потому что если допустить возможность бытия на одном сущностном уровне дихотомии, остается совершенно неясным тот позыв, возникающий в недифференцированной безвременности и сподвигающий Абсолют - это живое, неуспокоенное начало - не довольствоваться свернутым состоянием, а искать выхода вовне. И думается, дихотомия структуры потому и заложена в основы мироздания, ибо обеспечивает субъекту пространственность и временность - те modi vivendi, без коих существовать Субъект в принципе не может.

Мысль о многократном творении мира далеко не нова: есть она, к примеру, у Гераклита, считавшего космос «вечно живым огнем, мерно возгорающимся, мерно угасающим» [1, c. 217], - и Гераклит «учит о суде над миром», транслирует (и даже «пугает и грозит») современникам, что «некогда Вселенная будет испепелена» [1, c. 239]. Угрозы в метафизической тематике - это настораживает (вероятнее всего, философа обижали - и он в ответ пенял современникам на «неблагочинный уклад поведения» [1, c. 219]), - однако неясно, «пожар вселенной», согласно Гераклиту, - кара, накладываемая на людей «одним-единственным обособленным ото всех Мудрым» [1, c. 239], или же возвращение Абсолюта в свернутое состояние от осознания своей же неодолимой скверны, своего собственного порока. Майоров Г.Г., читая курс по античной философии, без этического, впрочем, акцента трактовал гераклитовскую цикличность творения:

Когда всё сгорит и уже нечему будет разрушаться, из огня вновь возникнет Вселенная. Та же самая? - Гераклит не уточняет. "Еще раз попробую создать прекрасный мир!" - и так до бесконечности.

Возможно, этический тон в вопросе многократности творения и впрямь избыточен, и всё действительно не столь печально: Абсолют переходит к иному модусу существования только лишь затем, что прежний мир надоедает, приедается ему, как нам с вами могут надоесть старый бушлат или башмаки.

2010, июнь