Дихотомия структуры

Размышляя над предметом настоящего текста, еще несколько лет назад я полагал, что наткнулся на четвертый закон диалектики. За глупость стыдно: законов у диалектики три и больше их не будет никогда; что же до исследуемой закономерности, то речь, видимо, уместнее вести о неком фундаментальном принципе бытия, сшивающим миропорядок и опирающимся на законы диалектики как на более общие положения.

Осенью 2000 года Болдырев А.А., читая на психфаке курс молекулярных основ биологии, среди прочего затронул проблему организации молекулярной памяти клетки. Проблема волновала с давних пор: память - общее свойство живого, клетка - нормальная целостная единица жизни со своими потребностями, со своим метаболизмом, - однако если у человека функция памяти локализована в устойчивых связях межнейронных взаимодействий, то какие носители "держат" ее в одноклеточном организме? - По мнению Болдырева, клетка помнит т.н. конформационными переходами белковых молекул, встроенных в клеточную мембрану. Известно, что большинство попадающих в клетку веществ попадает в нее не случайно: липидная мембрана, ограждающая внутреннее пространство клетки от внешней среды, сама по себе не однородна - она содержит белковые молекулы, способные пропускать через себя тот или иной метаболит, - и то, какие вещества попадут в клетку, равно как и то, какие будут выведены наружу, всецело зависит от характера белков, наличествующих на данный момент в мембране. В самой белковой молекуле одни из ее связей являются жесткими, ковалентными, разорвать какие достаточно непросто, другие, ионные, рвутся сравнительно легко, образуя на месте себя иные (молекула вся при этом трансформируется, обретая новые пространственные очертания), - и с изменением пространственной организации белка меняется и характер веществ, способных проникать в клетку. «Каждое из возможных устойчивых состояний молекулы, - пояснял Болдырев, - и есть ее конформация». «А что такое конфигурация?» - неожиданно спрашивал он нас. Мы молчали, и Болдырев отвечал за нас сам: «Все конформационные переходы возможны в рамках одной конфигурации». Собственно, конфигурация - это то, что задано в молекуле ее жесткими связями, соотношение же конформации и конфигурации (а быть точнее - инвариант, заданный этим соотношением) и есть предмет исследования настоящего текста.

В свое время я был немало озадачен, обнаружив, что золото, растворенное в царской водке и выведенное из состояния раствора, на золото не похоже вовсе: выпавший в осадок бурый порошок скорее напоминал ржавчину. Золото, однако, при этом вовсе не переставало быть золотом: порошок был сплавлен в печи - и я с интересом вертел в руках характерно поблескивающий желтенький комочек. Более наглядным примером, возможно, окажется простая вода: жидкое, твердое, газообразное - столь непохожие ее агрегатные состояния (и при переходах из одного в другое само вещество меняется просто до неузнаваемости), однако нечто внутреннее, сокрытое (а именно - химическая формула воды) при переходах остается неизменным.

Во всех приведенных примерах можно видеть типичное взаимопроникновение двух уровней организации структуры: в то время как глубинный, сущностный, представленный химической формулой вещества, изменений не претерпевает, поверхностный, феноменальный, в зависимости от условий среды являет сущность в том или ином ее модусе. Ситуацию легко изобразить в виде метафоры. Представим молекулу в виде ромба, углы которого не фиксированы, и фигура может либо "складываться", образуя нечто похожее на стрелку компаса, либо "раскладываться" в квадрат. Конфигурацией при этом окажутся стороны ромба, задающие габариты и тип геометрической фигуры (не круг, не треугольник, а именно ромб), конформацией же будет конкретный ромб с заданным углом при вершине. Возвращаясь к белковой молекуле заметим, что слабые, водородные связи (равно как и жесткие, ковалентные) неотделимы от структуры белка, - и здесь следует видеть, что речь идет отнюдь не об уровнях организации материи, но об уровнях организации самого бытия, и говоря о верхнем уровне, мы вскорости обнаруживаем, что иначе как "проявление", "модус", "ипостась" сказать о нём попросту не можем, да и к нижнему кроме "сущность" слово подыскивается с трудом.

Соотношение сущности и ипостаси обнаруживает себя в мире везде и всюду. Это и амплуа актера по отношению к исполняемой актером роли (самого амплуа зритель не видит - оно явлено ему чередой непохожих, не связанных между собой сюжетно, но внутренне неизменно единых сценических образов), и нотная запись по отношению к проигранной по нотам музыке (мелодия, исполненная на скрипке и на флейте - ввиду различной тембровой окраски звука - не прозвучит одинаково, не прозвучит она одинаково и будучи исполненной на двух разных скрипках), и мелодия по отношению к выбранной исполнителем тональности (музыкальное произведение, исполненное на тон выше или тон ниже, не перестанет быть собой, - причем обойти вопрос выбора тональности у исполнителя не получится: без ипостаси сущность не проявит себя в мир), и теория, соотнесенная с обслуживаемой ею практикой (так, теория никогда не существует в отрыве фактов - без них она беспредметна, - и даже новая парадигма в науке имеет целью объяснение не находивших прежде объяснения фактов). В свое время на лекциях по гносеологии Сокулер З.А. упоминала имя К. Лоренца, в русле кантовского априоризма доказывавшего существование врожденных категорий познания, когда ключевой фразой в плоскости рассматриваемой в тексте проблемы звучало: «...как копыто лошади похоже на степь». Очевидно, Лоренц также видит присутствующее в природе соотношение сущности и ипостаси: степь имеет свой инвариант, сокрытый и не отыскиваемый в природе, находящий выражение в самых разнообразных участках степи и удивительным образом отраженный в поверхности копыта лошади. Иной пример - обычный перекресток: сначала - с одной, потом с другой стороны едут машины, пешеходы идут на зеленый сигнал светофора, каждую минуту перекресток не похож на тот, что был прежде, - но остается неизменным инвариант, задающий структуру движения, и хотя инвариант этот всецело опредмечен на материальных носителях, сам он нематериален. Где он? Возможно, где-то в культурном измерении (быть может, и в "третьем мире" К. Поппера), - но именно структура перекрестка (с заданной последовательностью сигналов светофора, с разметкой полос) и есть та сущность, задающая «повторение без повторения» - прежнее и каждый раз новое движение по перекрестку. Забавно, но и индивидуальный и видовой опыт также подчинены заявленному соотношению. История науки знала многочисленные возвеличивания одного и низложения другого («всё - от наследственности - провозглашают одни и грудью готовы биться за объявленный тезис, «ничего подобного, - отвечают им оппоненты, - всё - от воспитания», - и переубедить друг друга никто не может). Но только сам по себе спор изрядно бессмысленен, потому что генотип - это сущность, фенотип - ипостась, среда же, в частности, социальная среда, взращивающая человека и делающая его сопричастным культурным и общественным нормам, выступает условием, определяющим, каким способом сущность проявит себя в мир. Что такое монозиготные близнецы, взращенные в различных средовых условиях? - Одна и та же сущность, обретшая выражение в различных модусах; два же индивида с отличными генотипами будут схожи ровно настолько, насколько сами генотипы (также имеющие инварианты в своей внутренней организации) одинаково проявят себя в похоже организованной среде.

Давным-давно, когда я был еще совсем сопляком и учился, по всей видимости, в каких-то начальных классах школы, меня озадачил отец, поведав, что двух совершенно одинаковых вещей в мире не бывает, и две, казалось бы, идентичные вещи при более детальном рассмотрении хоть в самом малом, но всё равно отличны друг от друга. Не будучи готовым воспринять ничего подобного, я стал изыскивать контрпримеры, однако отец парировал все мои возражения. Наконец я произнес: «Отпечатки пальцев у близнецов!» - то самое, что сам же отец рассказывал незадолго до того, - на что отец, чуть помедлив, на удивление произнес: «Да, правильно!» - и больше к вопросу не возвращался. Ныне очевидно: отец понял, что увлекся, что идентичны, конечно, не сами отпечатки (они-то как раз нет) - наборы хромосом, выступающие ничем иным, как сущностью и являющие на выходе очень похожие, но не идентичные биологические объекты. Заслуживающим внимания при этом выглядит то, что с действительно идентичным в мире (пусть и на скрытом, сущностном уровне) мы сталкиваемся, когда в основу феномена положен информационный объект - число, текст, информационная последовательность (в описанном выше примере это геном). Похожим примером может служить программный код, отрабатывающий на различных наборах данных - когда сущностью оказывается алгоритм, заложенный в написанном программистом и исполняемом машиной коде, ипостасью - результат работы функции, зависящий от переданных на вход параметров. И интригует, что даже появляясь на верхнем уровне дихотомии, число не утрачивает своей "сущностной" природы, и если функция возвращает какую-нибудь "двойку", эта "двойка" будет идентична всем прочим "двойкам" мира. Собственно, здесь и становится понятно, что подразумевали пифагорейцы, полагая число сущностью вещей, указывая на укорененность числа в основах миропорядка.

И еще пример, он также выразителен. В книге "Экологический подход к зрительному восприятию", в подглавке "Всегда ли мы видим свет как таковой?" [1, с. 92 - 95], Дж. Гибсон спрашивает читателя, какой альтернативной точке зрения следует отдать предпочтение: 1) кроме света ничего увидеть нельзя; или 2) свет никогда нельзя увидеть. За первый пункт предложенной дилеммы, как указывает Гибсон, говорят положения классической оптики: «свет - это единственное, что может достигнуть сетчатки», и «всё, что мы когда-либо видели непосредственно - это свет». При этом сам автор склоняется к альтернативной точке зрения, согласно которой видим мы вполне конкретные объекты - такие как светящиеся угли, солнце, луну, луч света в воздухе, способный быть видимым благодаря рассеянным в воздухе мелким частицам, и т.д. «Есть только один способ видеть освещение, - говорит Гибсон, - посредством того, что освещается». Из положения, что мы не видим собственно света, автор приходит к выводу, что «видение окружающего мира на видении света основываться не может», - однако нам важно иное: свет и освещенные предметы для нашего зрения находятся в соотношении сущности и ипостаси, где свет - невидимая и невоспринимаемая сущность, присутствующая в любом акте зрительного восприятия, каждый раз по новому открывающаяся наблюдателю в зависимости от освещенных предметов, источника света и условий освещенности. Собственно, и сам свет - фотоны (как, впрочем, не одни лишь они, но и любые объекты микромира, являющие дуализм корпускулы и волны), точно так же являются сущностью, попеременно открывающейся экспериментатору в альтернативных модусах.

Вообще, должно заметить, что всё представленное выше отнюдь не открывает Америки и даже банально и старо как мир. Так, через всю средневековую философию красной нитью проходит спор о проблеме универсалий, корнями уходящий в античность, к учениям Платона и Аристотеля. Аристотель создал учение о материи и форме, где применительно к терминологии настоящего текста материя выступает сущностью, форма - ипостасью (рассматривая медный шар, Аристотель обращает внимание, что медь без формы как просто медь существовать не может), Платон же учит о мире идей - вечном, абсолютном и неискаженном мире, транслирующим себя в видимый нами мир: так, согласно Платону, все лошади похожи друг на друга, ибо в мире идей существует идея "лошадности", коей лошади, будучи лошадьми, делаются сопричастны (и чем безупречнее скакун, тем больше эту самую идею он в себя вобрал). Аристотель, будучи учеником Платона, критикует взгляды своего учителя (согласно Аристотелю, сущность вещи - в ее предназначении: так, сущность стула - в том, чтобы на нем сидеть), - и здесь все конкретные используемые стулья и у Аристотеля, и у Платона выступают ипостасями, и лишь в вопросе, что считать сущностью, философы расходятся во взглядах.

И последнее, о чём хотелось бы высказаться в настоящем тексте. Я не соглашусь с Сан Санычем Болдыревым относительно локализации памяти одноклеточного организма. Не в конформационных переходах - в самой конфигурации белка хранится молекулярная память клетки. Не могу сослаться, но в каком-то учебнике по физиологии читал, что то, какой участок генетического аппарата подвергнется экспрессии (и следовательно, какие белки с какими функциональными свойствами попадут в клеточную мембрану), определяется средой. Но это ли не обретение индивидуального опыта, когда в ответ на изменившиеся условия среды организм формирует функциональные структуры, способные поддерживать его гомеостаз? И взгляните, что получается: радикально меняется среда обитания клетки (ну, положим, человек всю жизнь питался мясом, а тут вдруг стал вегетарианцем и мясо есть перестал), - и неудовлетворенная клетка "бунтует", в хромосомах ее раскручиваются иные участки ДНК, на рибосомах выстраиваются иные белки, какие, попадая в клеточную мембрану, и оказываются способными соотносить клетку с иначе организованной средой; а вот сопутствует ли процессу экспрессии генов понимание клеткой себя, своей неудовлетворенности и своей активности - это уж считайте как хотите.

2004, осень