О тождестве материи и духа, или Раздумья о пустой бутылке

Трилогия
Liber de ente [с благодарностью моим учителям]: 
текст 1.2.




О тождестве материи и духа, или Раздумья о пустой бутылке

О тождестве материи и духа, или Раздумья о пустой бутылке (из цикла "Методологам факультета, или Заметки о теории деятельности")

На первый взгляд покажется определенно абсурдным решать психофизическую проблему методом отождествления психических и физиологических феноменов. Материя и дух - субстанции принципиально различные и точек соприкосновения между ними нет. Однако к вопросу можно отнестись и иначе: напрямую проблема неразрешима, а удачным, хотя и заведомо ложным способом соотнесения двух реальностей мы открываем путь к исследованию психики через телесность, в частности, через поведение.

Рассматривая полую сферу, для наглядности - пустую бутылку, легко обнаружить, что внутреннюю поверхность бутылки можно описать как со стороны самой бутылки, так и со стороны ограниченной бутылкой пустоты; описания при этом окажутся тождественными с точностью до зеркальности. А это значит, что проводя параллель между соотношением бутылки с ее пустотой и психического с физиологическим, мы получаем доступ к исследованию психики через поведение. Заметим, что описав внутреннюю поверхность бутылки, мы можем практически полностью описать ее пустоту: площадь поверхности, объем (и даже, зная удельную плотность залитой в бутылку жидкости, вычислить массу содержимого); однако неверно обратное: о самой бутылке по форме пустоты мы не можем сделать абсолютно никаких достоверных выводов - ни о форме ее наружной грани, ни о толщине стенки, ни о материале, из которого изготовлен сей сосуд. И далее мы оказываемся перед вопросом: а с чем в нашей метафоре соотнесена психика - с бутылкой или же с ограниченной ею пустотой? - В случаях, когда физиология детерминирует психический процесс, психика - это пустота, и выбранный нами метод верен; в обратном случае, когда психика соотнесена с бутылкой, отождествление психического и физиологического для изучения психики через поведение оказывается неприемлемым.

И далее обратимся к леонтьевской психологии: ведь именно в ее рамках психофизическая проблема решена методом отождествления психики и поведения. Об этом свидетельствует сама структура методологии. Мы изучаем психический процесс, именуемый деятельностью, однако не имея прямого к нему доступа, исследовать начинаем поведение. Здесь могут возникать возражения, что вовсе не поведение, но именно деятельность разделена Леонтьевым на уровни: действий, операций и прочего, - однако исследуя, к примеру, операцию, мы исследуем способ выполнения действия, и предмет нашего анализа вполне может быть вынесен во внешний план. В том месте, где исследование заходит в тупик (ибо за совершенно идентичными поведенческими реакциями могут стоять совершенно различные психические процессы), мы вновь возвращаемся к психике, и начинаем работать с такими категориями, как личностный смысл, мотив, цель, - т.е. с аспектами внутреннего мира человека. Такие переходы становятся возможны, когда модусы исследуемой реальности понимаются нами тождественными.

Однако отождествление психики и поведения оказывается полностью допустимым на низших уровнях деятельностной иерархии, где представлена подсознательная сфера психики: ведь если человек нахмурился, «удивленно поднял бровь», «бросил косвенный взгляд», просиял, насупился, «самодовольно улыбнулся», стал мрачнее тучи, то нам вполне понятно его психическое состояние, а грань между поведением и психикой оказывается предельно размытой. И, стало быть, верна метафора пустой бутылки - ибо тождество феноменов исчезает именно тогда, когда в психике начинают доминировать сознательные процессы. И действительно, бессмысленно вытаскивать человека из толпы и подвергать анализу его поступки, не имея представлений о мотивах его поведения, не зная системообразующих факторов его мировоззрения.

Каким же способом теория деятельности продолжает исследование психики на высших этажах своей иерархии? Собственно, в этом месте начинается уже совершено иная методология, ибо психофизическая проблема должна быть решена иным способом, и при анализе мы должны пользоваться не приемом отождествления, но выделять системообразующие факторы мировоззрения индивида, определяющие его смыслы и направляющие потоки его активности.

Заметим, что обе леонтьевские методологии находят применение именно на бытовом уровне анализа: так повседневная практика чаще всего сподвигает нас, "психологов по жизни", разбираться в душевном состоянии не абстрактного человека планеты, но близких нам людей, верхний уровень деятельностной иерархии которых известен нам достаточно хорошо. Оно и не удивительно: именно эти люди являются наиболее значимой частью нашей социальной среды. И наверно, даже немного обидно, что для большинства людей психология неизменно представлена именем Зигмунда Фрейда, а имя Алексея Николаевича Леонтьева, чьей психологией люди пользуется повседневно, им неизвестно.

2001, ноябрь-декабрь