Тридцатисемилетний рубеж

Эпизод принадлежит временам, когда социальную психологию на психфаке Института молодежи для нас читал Журавлев Анатолий Лактионович. В памяти осталось: первая пара осеннего семестра (всегда темно за окнами), аудитория во втором учебном корпусе, и наш поток - почти сплошь из девчонок. «У психологии женское лицо», - замечал Журавлев еще в сентябре, оглядев доставшихся ему второкурсников. В ту же лекцию взволновало, врезавшись в память, следующее: «Объяснений этому нет, это - статистика, но пик смертности творческих людей приходится на тридцать семь лет их жизни», - и Журавлев лишь подчеркнул, что речь идет именно о творческих людях. «Сам я этот рубеж уже перешагнул», - задумчиво добавил он. «Кто кончил жизнь трагически, тот истинный поэт, а если в точный срок - так в полной мере», - тотчас припомнили мы, на что Анатолий Лактионович подтвердил: «Да, действительно, Высоцкий спел песню - и сам погиб в сорок два, - а на сорок два по той же статистике приходится второй пик смертности, и лишь не столь высокий, как первый». Тогда-то с заднего ряда и донесся тоненький девичий голосок: «Скажите, а женщины этому тоже подвержены?» - «Ха-а!» - дружным смехом грянула аудитория, улыбнулся и Журавлев. «Нет, девчонки, - сказал он, - живите спокойно: женщины этому не подвержены».

Объяснить феномен тридцатисемилетнего рубежа оказывается действительно непросто, и, пожалуй, немногим из вразумительного, могущим прозвучать относительно данной статистики, есть гипотеза организменной модели устройства социума. Так, согласно гипотезе, подверженные смертности в критические рубежи люди принадлежат особой социальной ткани, невнятной нашим возможностям познания, но очевидной взгляду из иного измерения. Подобным образом клетки человеческого организма четко дифференцированы по срокам продолжительности жизни, - и эритроциты, клетки кровяной ткани, живут порядка тридцати дней, в то время как нейроны, клетки нервной ткани, "не восстанавливаются", в пределе проживая жизнь, равную жизни человека. И здесь, возможно, уместна метафора: представьте, большая-пребольшая клумба, где растут всевозможные и травы, и цветы, - и окажись у каждого растения способность связи с иным, ему подобным, для него, растения, вовек осталось бы неведомым, почему в определенный срок жизни распустившийся и полный жизненных сил цветок вдруг исчезает из поля его восприятия, а окружающие травы продолжают жить до самых холодов.

2006, лето