О науке

Трилогия
Мысли внаброс




О науке

О науке

Как-то весной 2002 года, заменяя Ильина, читавшего курс гносеологии и научной методологии, в первую поточную аудиторию факультета вошел молодой доцент Кузнецов, и начав лекцию и хитро улыбаясь, задал нам вопрос: «Ребята, а что такое наука?» Вопрос казался простым, однако ответить на него никто не смог: Кузнецов парировал все наши гипотезы, каждый раз предлагая свой контраргумент. Лекция закончилась, и преподаватель, сохраняя загадочную улыбку, покинул аудиторию, оставив нас наедине с неведением, развеивать которое пришлось самостоятельно: Ильина Кузнецов больше не заменял.

Наука - это логика. Наука - это логика и ничего кроме нее. Собственно, под наукой можно понимать разное: наука как социальный институт - это парадигма (именно в куновском понимании - как организация эксперимента в рамках определенной модели научного мировоззрения), когда же мы ведем речь о собственно науке - она и есть логика, - и в случае этом наука и парадигма взаимодополняют друг друга, вкупе обслуживая запросы социальной практики. Парадигма потому и необходима научному знанию, что, как говорил на одном из спецкурсов А.В. Чусов, «аксиомы выбираются вне логики, логика же начинает работать после их выбора», да и «логика самостоятельно никогда не может разобраться, где следует завершить вывод».

В том, что сшивающая парадигму логика - основа точных наук, видимо, не усомнится никто (и науку и принято исчислять от Аристотеля, автора европейской логики), однако данный взгляд позволяет не усомниться в научности и знания гуманитарного - такого, как, скажем, история. Приведу пример.

Довольно давно, уже больше пятнадцати лет назад я и двое моих спутников возвращались домой. Был вечер, было немноголюдно, и в подземном переходе на Коломенской навстречу нам попался подвыпивший мужик. Мужик был очевидно счастлив: ему не терпелось поделиться с кем-нибудь только что обретенным знанием. «Послушайте! - воскликнул он нам. - В чём трагедия Ивана Сусанина?» Мы отмахнулись - типа, ну какие разговоры могут быть с пьяным, пошли дальше, - и лишь у самых дверей, при входе на станцию, в спину нам восторженно прозвучало: «В том, что он действительно заблудился!!!» Вот герой Сусанин или предатель - ныне достоверно установить невозможно, и в зависимости от того, какое понимание (и это и есть парадигма) историк примет для себя в данном вопросе, история обретет те или иные очертания. И ситуация эта ни в чём не отлична от той, когда физик в рамках определенного миропонимания ставит физический эксперимент и приходит к тем или иным выводам. Так, коперниканский и птолемеевский астрономы одинаково занимаются наукой - и Кун указывает, что когда новая парадигма приходит на смену старой, старая отнюдь не является менее научной - она попросту иная. Что же до научности истории, то очевидно: чем богаче исторический материал, тем в более жесткие для историка рамки втиснуто понимание происходившего, тем меньший "парадигмальный люфт" может он задать исследуемым событиям, тем "научнее" история.

То есть, наука начинается там, где в рамках определенного миропонимания нам удается сказать слово "следовательно", - причем ситуация полностью экстраполируется и на бытовой уровень. Так, если я говорю: «Ласточки летают низко - быть грозе», - я произношу именно научное высказывание, в сути своей ничем не отличное от тех, какие серьезные ученые мужи произносят в серьезных научных лабораториях.

2004, осень