Наверно избыточно пояснять, что "посторонним лицам" читать Архив всё-таки можно. Записки дневникового типа не хотелось афишировать тогда. Мы действительно сильно меняемся во временах, когда теперь, в процессе работы над текстом, я-актуальный, понимая себя субъектом, отношусь к себе-тогдашнему как к объекту. Здесь наверняка лучше сказать другое: откуда вообще в Хрониках взялись эти машинописные листы. И просто, еще в начале клуба мы решали, что приобрести - подержанный компьютер или новую печатную машинку. В итоге выбор пал на последнюю, и зачем сей "печатный агрегат" был нужен нам, теперь я могу лишь предполагать: чтобы печатать накладные. Когда так - своему назначению техника соответствовала, потому что машинка была с памятью, и набранный текст можно было воспроизводить множество раз. Куда машинка делась после - теперь я не помню, и могу думать, что при разделе клуба отошла, ну, например, к Лёшке. Из моей доли на момент раздела оставалось всего рублей двадцать. Лёшка сделал абсолютно правильно, отмежевавшись от связанной со мной деструкции, а вот Серега мог бы и повременить. Своей долей в клубе он был обязан именно мне, и было именно свинством объявить, что он уходит тоже. Однако о событиях конца клуба сказано еще будет.

Длинный волос на простыни принадлежал Иринке. Не Иришке - другой: Иринка была одной из тех, кто работал у нас на точках и с кем в пустующей Коммуне мы очень мило сошлись еще летом. Высокая и молчаливая, с немного по-калмыцки уплощенным лицом и длинными темными волосами, всегда аккуратная, ухоженная девушка. Однако мои намерения в отношении нее никогда не были серьезными, и спасибо Иринке, не претендовавшей ни на что большее, как наши общие с нею ночи. Вот никогда никаких претензий и упреков! - и такою, быть может, и должна быть настоящая женщина. У Игоря Северянина есть замечательное: «Ты зашла ко мне в антракте (не зови его пробелом) / С красной розой, с тайной грёзой, с бирюзовою грозой / Глаз восторженных и наглых. Ты была в простом и белом, / Говорила очень быстро и казалась стрекозой». Вот очевидно, в изначальной редакции не «глаз восторженных и наглых», а «глаз восторженных и смелых», - потому как и дополнительная внутренняя рифма, и само настроение поэтических строк сильно далеко от наезда. Крепко ж эта Валентина достала поэта, когда истинный эстет слова («С красной роЗОй, с тайной грёЗОй, с бирюЗОвою гроЗОй» - да кто еще смог бы так!), дабы излиться в упреке, жертвует красотой поэтической строчки! Иринке, конечно, мой респект - иного просто и не скажу, - и далее лишь припоминаю, что во все времена в 704-ой стояла моя "козырная" деревянная полутораспальная кровать, перекочевавшая из 643-й комнаты и доставшаяся мне от одного приблатненного человека, кто жил со мной и Денисом лишь поначалу, после же "вспорхнул" куда-то, неведомо и куда, что мы о нём и помнить позабыли. Деревянные кровати МИСиС заказывал для аспирантского общежития в "Варшаве", несколько штук попало в Коммуну, и две из них оказались в нашем с Денисом чертоге. Позже эта самая кровать кочевала со мной по всем пристанищам, с началом времен социальной неадекватности осев в одном из подвалов Нагатинского Затона, где, надо думать, благополучно и сгнила, - и фанера, укладываемая на деревянный каркас, тем летом однажды проломилась под нами с Иринкой! Иринка смеялась - и мне было в диковину слышать смех и речь из этих всегда молчаливых уст, - что, типа, «смешно, но и не расскажешь-то никому»! Нет, ну почему же не расскажешь? Прошло без малого четверть века - и всё излагается весьма свободно! Тогда же, в тот вечер, Иринка зачем-то постучалась, а я, открыв дверь, крепко взял девушку за руку (с Викой, робея перед предметом моего вдохновения, обойтись так я не сумел бы наверняка!) и завлек ее в комнату. Само понимание, что сентиментальничать с болезненным к Вике чувством в тот вечер я не хочу, заняло, наверное, полсекунды. Подмечу с грустью, что по тем временам Витязь в тигровой шкуре - это уже не про меня, - хотя во времена Белого Архива, как смею думать, я им всё-таки был. "Tempora mutantur..." - это они, негодные, они виноваты во всём!

«Величественный вояж по Ленинскому» - возможно, ключевое событие во всей этой истории, и за него я остаюсь признателен себе и поныне. Тот не столь уж и частый случай, когда мое плебейство, доставшееся мне от матушки, прижато каблуком к асфальту и не мешает мне жить. Изначально ситуация такова, что какой-то очередной Викин ухажер, с кем Вика знакомится в ее привычном жизненном ритме, назначает Вике свидание. Гостиница "Космос" - место не для бедных, птица, похоже, важная, и к предстоящей встрече Вика относится со всею серьезностью. Пару-тройку дней ситуация на слуху, я - на взводе, но сделать ничего не могу, - потому что: не мешайте ей, это - ее личная жизнь, вторгаться в какую я не имею права! Но - и в сознании крутится ситуация "Бесприданницы": Вика не самодостаточна - ей нечего надеть на значимую для нее встречу. И вот в урочный день ближе к вечеру вместе мы выдвигаемся из Коммуны и направляемся к Ленинскому проспекту. Ни для Вики, ни для меня еще не очевидно, что одевать Вику для встречи с потенциальным соперником доведется именно мне.

Уже многие годы я живу в убеждении, что одно из самых приятных занятий на свете - мотаться по магазинам с любимой женщиной! За это удовольствие можно заплатить немало! Так получилось и в тот вечер. Двигаясь по Ленинскому в сторону центра и не пропуская ни одного магазина, мы покупаем Вике какие-то обновки. Купить вещь для Мадлен всегда было проблемой, Вике же шло абсолютно всё, словно сшито специально на нее! Часа за полтора или два Викин гардероб был обновлен полностью, завершился же шопинг на Октябрьской площади покупкой духов и ремня из змеиной кожи. На ремень денег уже не хватало, и я, понимая, насколько вещь будет сочетаться с новым имиджем Вики, просто воззвал: «Вика, разорись!» Ремень был дорогой и стоил что-то порядка двух тысяч (и кажется, чтобы его купить, мне и не хватало тысячи), я что-то с азартом говорил, убеждая, что об этой покупке она, Вика, сожалеть не будет - и убедил в итоге! Вместе мы пребывали в состоянии легкого шока, возле самого входа в метро Вика (наверняка не очень отдавая себе отчет, что выходит за рамки исповедуемой в отношении меня модели поведения) подставляла щеку и требовала: «Целуй!» - и было это точь-в-точь, как общаются близкие или супружеские пары! Морального права тратить капитал клуба я, конечно, не имел, однако сейчас, прописывая и вновь переживая прежнее, проникаюсь, что, наверное, оно того стоило - за один лишь тот вечер заплатить разбежавшимися от меня компаньонами. Ведь действительно, мало того, что очень сильно (хотя я этого и не замечал) изменилось ко мне отношение Вики, после, как и пишу, было три часа захватывающего счастья - как словно ты, хотя и было предельно сложно, всё же преодолел себя и прошел свой намеченный маршрут. Замечу, что именно после этого события (два, впрочем, дня спустя) я и начал фиксировать Хроники - и наверное был слишком на взводе, что всегда существующая возможность излиться в текст непонятного назначения перешла в статус потребности.