«Красивая, слушай! / Красивая, слышишь! / И песни всё глуше, / И сердце всё тише. // Наверное осень, / Настырная ведьма, / Ворвалась без спросу, / Без стука в передней». Вот когда Ланчик давала мне эти уроки? Явно не до - после нашей с Викой осени. Но с Ланчиком я расплачивался Большим театром, и стало быть, временные рамки сжимаются до, если не ошибаюсь, последующего после нашей клубной осени года. Однако не суть важны - потому что именно Ланчик осенью 92-го обитала в 517-ой комнате Коммуны. Термин "обитала", впрочем, не совсем корректен, потому что имея на Теплом Стане пустующую трехкомнатную квартиру ее родителей-дипломатов, в Коммуне Ланчик не жила, и комнату администрация общежития выделяла ей ввиду ее какой-то целительской практики. Целительской, а не врачебной, потому что врачевала Ланчик с уклоном в восточную медицину. Причем по профессии медиком она вообще не была - она была оперной певицей. Быть может, самое яркое связанное с Ланчиком воспоминание: наша вторая с Мадлен алексеевская квартира, Мадлен нет (наверняка те четыре месяца, когда моя подруга - в Штатах), у меня в гостях - однокурсник по Институту молодежи Олег Федотов со своей подругой Флоранц, парнишка Жильдас из французского посольства и Ланчик. С Ланчиком перед приходом иностранных гостей мы готовим какую-то снедь. В тот вечер Ланчик пела - и никакую оперу Большого я не поставлю в сравнение с тем, что пережил тогда! В шкафу звенел хрусталь! Он вибрировал в унисон оперному голосу! А я... я слушал и переживал: о, только бы не сорвался с ноты этот удивительный, завораживающий и буквально наполняющий пространство звук! «Ах, только бы тройка / Не сбилась бы с круга, / Бубенчик не смолк под дугой!» Не это, конечно, пела Ланчик: «Ой, Лель мой, Лель мой, лё-ли-лю-ли-ли!», - пела она. Никогда ничего похожего в жизни я не испытывал ни до, ни после того! Однако осенью 92-го, как смею думать, Ланчик - еще не студентка Римской консерватории, видимо, уже и не студентка МИСиСа, и как гипотеза - учится в каком-то из московских музыкальных училищ. Если кому интересно - поинтересоваться, в конце концов, можно и у нее самой. Спиридонова Света она, если что. «Только ты звал меня Ланчиком!.. да еще Немец!». Ужасно ранимое создание! И между тем уже с первых дней знакомства, с тех МИСиСовских времен, когда меня уже вышибли из института, а Ланчик только-только поступила, общаться легко у нас получалось всегда. От Ланчика несколько дней у меня и были ключи от 5-17, и не испытывай я той вселенской робости перед предметом моей влюбленности, не исключено, наши с Викой судьбы могли бы сложиться как-то иначе.

И далее, обращаясь к документу, к самому себе я задаюсь "каверзным" вопросом: а зачем Вике вообще было оставаться ночевать в Коммуне? И полагаю, не иначе, как из-за книжного развала в "Олимпийском", работавшего по выходным, куда чтобы "купиться" по устраивающим нас ценам приезжать было нужно еще до открытия метро. В "Олимпийский", понятно, Вика ездила не одна - вылазка по субботам была общеклубная. Памятно, в ту ночь, набирая на клавиатуре, что Вика спит рядом в комнате, я гордился быть хранителем ее сна. До конца клуба, к слову сказать, всего пять дней (и наступающий день, суббота - день свадьбы Илгварса и Марины), - и в те времена я напрочь не понимал, что за истекший месяц, хотя на словах всё у нас оставалось по-прежнему, отношение ко мне Вики изменилось очень сильно. И сейчас, работая над текстом и понимая искреннюю расположенность ко мне девушки, в кого был влюблен, я вновь жалею, что в итоге у нас так ничего не получилось.

Заслуживает внимания зафиксированный в документе Хроник наш с Викой диалог. В те времена своей жизни я ратовал за честность между супругами. По принципу, изменил - иди и покайся, но не к священнику (боже упаси!), а к своей "половинке". И идея, думается, не лишена рассудка, хотя для каждого, конечно, здесь всё предельно индивидуально. Мадлен в этом плане была умницей, исповедуя если не похожие, то, по крайней мере, не противоречащие воззрения. Мои похождения "налево" она не проблематизировала вовсе («только не трать деньги!»), а за себя говорила всегда: «Мальчик мой! Если у меня кто-нибудь появится - ты узнаешь об этом первым!» Первым, не первым - лучше сказать, в итоге не узнал вообще, потому что когда видел Мадлен в последний раз, сам уже почти полгода был втянут в воронку социальной неадекватности, с Мадлен общался очень немного, она собиралась иммигрировать, и что у нее кто-то есть, мне так и не сказала. Видимо, поберегла, - но осенью 97-го, равно как и в смежные последующие времена мне было далеко, далеко не до сердечных материй! Тогда, в последнюю нашу встречу (если я, конечно, ничего не путаю), мы стояли на Юго-Западе, я был с самолета, со Стариком - борзым полово-пегим псом, привычно гладил лисий мех воротника ее шубы, и она (почему-то кажется, даже и восхищаясь моими прожитым без нее полугодом) в ответ многозначительно адресовала: «Ничего не будет». Скажу, что даже и в те времена она всё сделала абсолютно правильно, потому что наша формальная семья была под очень и очень большим вопросом (и моя социальная неадекватность возникала отнюдь не для того, чтобы обеспечивать исполнение наших намерений), но даже когда бы не этот бедлам, дальше (и об этом со всею решительностью говорили и сама Мадлен, и ее мама) вставал бы вопрос принятия мною ислама - и данная проблема была для меня немалой трудностью, до необходимости определиться с которой, по счастью или к несчастью, дело так и не дошло. Причем ни Мадлен, ни ее родители и близко не были религиозными людьми - такая культурная норма. Но и кроме того, вопрос эмиграции для Мадлен был не менее значим, нежели вопрос семьи, намерения умотать из страны «где каждый - раб» Мадлен пронесла через все времена нашего знакомства, и в последний наш год говорила, что нам предстоит расстаться, а после, если я того захочу, мы встретимся вновь. Я плакал тогда - и наверное, в этот же день звонил Надежде с просьбой принять меня в структуры по причине, что "от меня уходит Мадлен". «Тебя можно сделать обычным стукачом», - отвечала мне Отмахова - и тема, по счастью, не получила развития. Теперь, по прошествии стольких лет, искать Мадлен и встречаться с ней я попросту боюсь, потому что сама же Мадлен в прежние времена учила никогда не возвращаться туда, где тебе было когда-то хорошо. Но здесь я немножечко привираю, потому что встречаясь с кем-нибудь из старых знакомых, я неизменно вопрошаю: «Где Мадлен?» И здесь лишь добавлю, что в первые времена скитаний, еще не понимая, что происходит в жизни, но уже переосмысливая себя в мире, в один из дней я заходил к Вике в ТрансАэро, и в диалоге о Мадлен звучало мое предельно выверенное из Иннокентия Анненского: «Среди миров мерцающих светил / Одной Звезды я повторяю имя, / Не потому, чтоб я ее любил, / А потому, что я томлюсь с другими. // И если мне сомненье тяжело, / Я у нее одной молю ответа, / Не потому, что от нее светло, / А потому, что с ней не надо света». Забавно, но всего три, три с половиной, быть может, четыре года - и мои приоритеты в отношении Мадлен и Вики претерпели рокировку. Не исключаю, что со стороны Мадлен это была даже стратегия: «Ты любишь не меня, другую? Зациклен на другой? - Общайся и сравнивай! - и ты поймешь: я - лучше!»