У настоящего Архива есть семантическое начало. Уличив Кирилла, моего компаньона, в воровстве и разогнав клуб, клуб я создаю новый. Событие это абсолютно точно привязано к концу весны 92-го года, и занос Мелкого на Современнике приходится на тот не очень продолжительный период времени, когда я уже знаю, кто ворует деньги, но пока держу это при себе. Факт запоминается по причине, что Кирилла я наблюдаю среди своих бойцов на театре, и взирая на него, думаю, что очень хорошо, что повременил с разоблачением, потому что будь иначе - одним (а то и не одним - на театре Кирилл появился не один) бойцом при заносе у меня было бы меньше. А несколько прежде была бессонная ночь, когда анализируя, почему мы не растем в прибыли, громоздкой, но красивой логической цепочкой я приходил к выводу, что деньги из клуба забирает именно Кирилл, - причем впоследствии его поимка и выстраивалась на том, что переписав номера всех хранящихся в шкафу купюр и после недосчитавшись нескольких, эти самые, с известными номерами, я обнаруживал в пачке, какую Кирилл очередным траншем передавал в клуб под проценты! Я нарочно сверял номера в комнате Илгварса, чтобы тот как не заинтересованное лицо выступил бы свидетелем. И как подозревал тогда, как это же самое могу подозревать и ныне, за Кириллом маячил никто иной как Чистяков - жуткий любитель до "сладенького". Однако доказательств относительно фигуры последнего у меня нет - гипотеза целиком отстроена от предположения, что Кирилл, тихий и бесхитростный паренек, сам до воровства додумался бы едва ли, а Чистяков по тем временам слишком часто маячил в моей комнате. Не считать же деньги в клубе был концепт, введенный мною же самим, что-то из серии: деньги - зло, и чем меньше мы запариваемся о прибыли, тем чище живем в мире. Я и компаньонов-то себе набрал не потому, что они были мне нужны, а лишь затем, что получать прибыль одному мнилось "скучным и некрасивым". События конца весны 92-го года положили конец этой инфантильной глупости. Не целиком - потому что оставлять в компаньонах Серегу было вовсе не обязательно, но в итоге я его всё-таки оставил. Чисто из жалости - за что и был наказан четыре с половиной месяца спустя.
Признаться, во все прежние времена просто не укладывалось в сознании, как случилось, что в первую субботу весны 92-го года Вика согласилась прийти на мой театральный день рожденья. Со времен нашей встречи на седьмом этаже 1-го гуманитарного корпуса (где позже, и лишь не на седьмом - на одиннадцатом получал образование сам) все мои инициативы на предмет общения отклонялись с безвариантным постоянством. Лишь однажды, в самом конце ноября 91-го, с Викой в Большом мы смотрели одноактные балеты. За вечер тот я и ныне признателен Чистякову, потому что после первого действия никто иной как он, добывая пару в партер, усаживал нас в партере. Ну, пройдоха! - и знает, что билеты, за какие перед спектаклем нужно выложить, наверное, и не одну сотню баксов, в антракте, спустившись в гардероб, можно запросто попросить у уходящих из театра иностранцев. Всегда улыбчивый и открытый паренек, и лишь скрупулезно, до мелочей ориентированный на стяжание земных благ. Веник на сцену балерине Быловой с галерки, между прочим, бросал тоже он. О событии том на всю страну в новостях передали по какому-то из телеканалов, - и здесь с Чистяковым я солидарен вовсе не был: мне было жаль балерину, для меня это был беспредел. Позже кто-то рассказывал, что там, в Большом, за выходы на сцену идет настоящая битва, и Былову попросту "заказали", - но я, клянусь, даже в те времена не швырнул бы на сцену веник ни за какие деньги! Подруга Чистякова, премиленькая москвичка, души в нём не чаяла, а я всё смотрел на девушку и размышлял, когда и насколько она разочаруется, до конца поняв эту стяжательную натуру. Общаться с Чистяковым, впрочем, по всем временам было прикольно, - и памятно, в одну из театральных суббот он откровенно ржал над собой, рассказывая, как осекался, потому что в ответ на фразу, обращенную к некому Максу из его театральной фирмы: «Макс, ты - чудак на букву "м"», - вполне резонно мог бы получать ответ: «А ты - мудак на букву "Ч"!» Был ли в числе приглашенных в первую субботу весны Чистяков - теперь я не помню, но очень подозреваю, что был. Из вечера запомнились лишь большущие банты на голове Юльки-Миледи, что с Юлькой-Атосом мы режем сырокопченую колбасу, какую не любит Юлька-Атос, ест любую другую, но не ее, да как Денис, мой сосед по комнате, отвешивает комплимент, что среди (надо сказать, немногочисленных и совсем не театральных) гостей наблюдает «много хороших женщин». Еще бы - Вика и ныне одним своим присутствием способна украсить любую компанию! Но не в обиду Атосу и Миледи - они наверняка смотрелись на уровне.
Собственно, это и есть вся предыстория - и здесь я уверенно берусь утверждать, что в первую субботу весны всё еще обитаю в 6-43, но уже вскорости меня переселят в 704-ю (спасибо Джейн: кажется, она клеила обои), где буду жить один и где у меня будет возможность организовать клуб - хранить книги и выпускать точки. Тогда-то в компаньоны и будут взяты Кирилл и Волков Серега - мои бойцы и просто "надежные люди". Клуб тот просуществует недолго: в самом начале лета в комнате Кирилла, зазвав "на тортик" самого хозяина комнаты и как можно больше народа, я объявлю, что распускаю клуб, и расскажу о нелицеприятном деянии своего товарища. Политический, надо сказать, шаг (и политикой в те времена я просто упивался), потому что взятые под проценты деньги отданы Кириллу не будут. Полагаю и ныне - ошибки не было (и наворовал он или наворовали они больше), однако впоследствии, когда в клуб будет приглашен Данилов Лешка и оставлен Серега, в одну и суббот по дороге в "Олимпийский" у Сереги из рук вырвут барсетку с деньгами. По счастью, с "мелочью", но всё равно не так чтобы очень приятное событие. Тогда мы всё ломали голову, кто же нас подставил, существовало как гипотеза, что обиженный Кирилл нанял народ, но ныне думается, что двух невысокого роста ребят нанял не Кирилл, но именно Чистяков, почувствовавший себя в накладе. Как мнится, именно тогда в клубе и заведется черный газовый пистолет - причем теперь я даже не вспомнил бы о его существовании, когда бы Илгварс не поведал, что он у меня был. Пистолет, впрочем, в конце повести не выстрелит, и упоминая о нём, я лишь подлавливаю себя на мысли, что параллель с Высоцким, пусть и такая, сугубо внешняя, мне лестна. Пройдет лето - и всё лето мы будем трудиться как пчелки, клуб окрепнет и станет куда более состоятельным, и вот наступит сентябрь, когда что-то вновь сподвигнет меня позвонить Вике, на этот раз предложив ей работу в клубе. Вика откажется, однако ненадолго, потому что позвонив на следующий день уточнить отказ, неожиданно я услышу совершенно иные тембры Викиного голоса: за истекшие сутки она потеряет работу и теперь будет согласна работать у нас.
Надо сказать, за статистической невозможностью данного события я всегда видел и вижу Отмахову, - и здесь я лишь обращаю внимание, до какой степени вехи того жизненного периода привязаны к персоне Вики! С Атосом и Миледи на театральной Москве я знакомлюсь неделю спустя после наших с Викой "Одноактных балетов", а после театрального дня рожденья, на какой соглашается прийти Вика, у меня появляется своя комната. И хотя я не знаю, какая роль в этой истории была уготовала Миледи (у меня не было возможности это узнать или проверить - как и пишу в тексте о Юльке, ее отношение ко мне сильно изменилось после сказанного даже не прямым текстом, что понимаю ее причастность структурам), отдельная комната, где можно вести бизнес, а можно и уединиться с девушкой, сама по себе показательна. К слову сказать, ко временам Вики книжный склад, где продавцы принимали книги по утрам и сдавали их вечерами, был уже внизу - в отдельном и более просторном помещении.
Что же до потери Викой работы, то, возможно, с работы Вику никто не увольнял, а она сама писала заявление по собственному желанию - по причине, что в день моего звонка, уже вечером, за ужином, ее мама настояла, что за должность, где ей ничерта не платят, держаться не следует, и чтобы она не валяла дурака и шла работать у меня. Моя персона пусть и немного, но была ей знакома: и мой театральный день рожденья, и одноактные балеты - Вика же всё рассказывала ей; а мама - у нее же свой "корыстный" интерес: ей надо пристроить замуж дочь. И теперь я даже допускаю, что именно мама была моим союзником, и именно благодаря ей отношение ко мне Вики в течение времен клуба каким-то образом менялось. И здесь лишь было бы правомерным задаться вопросом: а могла ли за настоятельным советом Зинаиды Ивановны стоять Отмахова? - Да безусловно, могла! - Но чисто теоретически, там могло быть и прямое увольнение. Я не хочу гадать на кофейной гуще. Я этого не знаю, а как было на самом деле, сейчас мне уже не скажет никто. Остается уповать на то впечатление, какое вынес с тех времен. А оно было таковым, что Вику именно уволили. И у себя в сознании я поставил галочку: спасибо Отмаховой.