О формах болезненно обретенного опыта
В свое время я был немало озадачен, обнаружив, что срезанная ножницами с пальца ноги сухая мозоль не исчезла, но наоборот - восстановилась, причем произошло это когда натершую ногу обувь я не носил уже давно. Парадокс ситуации виделся в том, что элемент индивидуального опыта, обретенный в ответ на болезненную форму организации среды, воспроизводила не нервная ткань, но самый что ни наесть "тупой" и "безмысленный" кожный покров. С иными мозолями ситуация была иная. В кроссовках, надетыми перед морозами зимы 2005/2006 года, под стельками внутри неизвестно для чего были "вмонтированы" два ощутимых бугра, что и натерли стопы. Кроссовки были не мои, и мне их просто так отдали новыми: свою теплую обувь в ту зиму я никак не мог вызволить из под "ареста" женщин, чуть не год хранивших у себя мои вещи; так на подошвах появились эти два "бронированные панциря", причинявшие боль при каждом шаге. Когда стало совсем холодно, и обувь из "заточения" я забрал, кроссовки оказались в мусорном контейнере, я же до самой весны в теплых меховых башмаках с мягкими войлочными стельками почти не знал бед, однако весной, сменив обувь, в легких туфлях испытал почти те же ощущения, что и зимой в кроссовках. Мозоли полностью воспроизводили ощущение бугров, я как будто носил прежние бугры под ступнями!
И еще одна, в сути своей очень похожая ситуация, связанная с болезненным формированием индивидуального опыта. Несколько лет я бомжевал: ночевал по подъездам, спал сидя в креслах залов ожидания на вокзалах, бродил по Садовому кольцу, коротая ночь от закрытия метро и до его открытия, отсыпаясь утром от половины шестого до девяти утра в вагонах Калужско-Рижской, самой теплой ветки московского метрополитена, досыпая сны на книгах в библиотеке. В подобном режиме минуло три с половиной года. И вот однажды случилось следующее.
Стояла ранняя весна - видимо, март, с его высоким проясненным небом, - вечерело, я шел от ДАСа к метро - и мне было неуютно. Существо мое охватывала какая-то безотчетная, гнетущая паника. Зафиксировав дискомфорт и покопавшись в себе, я заключил, что напрягает сама ситуация приближающегося вечера: понимание, что вновь не смогу, что бы ни предпринял, обрести ночлега. Я стал рационализировать ситуацию, пытаясь придать происходящему глобальные масштабы, рассматривая себя, уныло бредущего по улице, не в контексте отдельного вечера, но в контексте всей жизни, по принципу «и это пройдет», и... панику унять не смог. Спасавшая в похожих случаях рефлексия не работала. «Почему?» - спросил я себя - и ответил себе же сам: «Не поддающаяся логике убеждений паника - продукт невроза, сформированного в ответ на устойчиво воспроизводящиеся и болезненно организованные формы социальной среды». Характерным симптомом невроза оказывалась реакция психики не на непосредственное отсутствие жилья (еще часа четыре я вполне мог не думать о ночлеге), но лишь на маркер, указывающий на приближение дискомфортных условий среды - вечера.
Показательно, что и невроз, и мозоли, являясь продуктами различных (организменного и тканевого) уровней организации жизни, похожим образом отражались в эмоциональной сфере: как невроз, реагируя на в тот час еще безобидную ситуацию, воспроизводил сопутствовавшие его формированию эмоциональные переживания, так и ступни ног, соприкасаясь с нормальной средой, воспроизводили ощущение формировавших мозоли средовых аномалий.
И далее как будто ничто не мешает нам экстраполировать ситуацию вовне, на иные уровни жизненной иерархии: так культура (и если не ошибаюсь, это подмечено еще психоаналитиками) изрядно напоминает невроз, и лишь сформированный не в индивидуальной психике, но на теле социума, - и так же, как клетка кожного покрова своей деятельностью восстанавливает нарушенную мозоль (смысла в которой, быть может, нет уже никакого), так и человек воспроизводит формы "бессмысленных" культурных форм (таких как традиция, ритуал, этикет), бывших актуальными прежде, но со временем утративших непосредственную значимость. В качестве примера на память приходит фонарщик из "Маленького принца" Экзюпери, каждую минуту то зажигающий, то гасящий свой фонарь, понимающий, что смысла в его деятельности давно уже нет, но знающий, что иначе поступать («таков уговор») он не может. Снятая в помещении шапка и звон бокалов с вином - всё прежде ведь это было актуально, переживалось жизненно значимо, ныне же - остались этикет и традиция.
2006, лето