Sensus communis

«Осторожно, двери закрываются! Следующая станция - Новослободская». Двери в вагоне метро действительно начинают закрываться, и вы, стоя у самого выхода, вдруг замечаете, как к уже отправляющемуся составу вдруг подбегает симпатичная девушка. Она куда-то очень спешит, но останавливается, не решаясь преодолеть внезапно возникшую и с каждым мигом всё увеличивающуюся преграду. Однако в это же мгновение ваша нога преграждает путь одной из створок и удерживает ее, покуда девушка не оказывается в вагоне рядом с вами. Что заставило вас задержать закрывающуюся дверь поезда?

Настоящим примером, будучи совсем еще юным психологом, я подкреплял свои выводы о врожденной устремленности человека к счастью. Пример был неудачен, и Барабанщиков В.А., читавший у нас один из курсов общей психологии, с кем я и поделился соображениями об "образе счастья", возразил мне: «Молодые люди держат закрывающиеся в вагоне двери если к вагону спешит и престарелая женщина». В дальнейшем, уже разобравшись в сути феномена, я подмечал, что сам в подобных ситуациях веду себя по-разному. Порою в переполненном метро, не выспавшийся или в усталой задумчивости, стоя у самого выхода, я нарочно старался занять как можно больше места, дабы у подходящих снаружи пассажиров не возникало и помыслов протиснуться в и без того битком набитый вагон. Но случалось и обратное: когда на душе было легко, я теснился, освобождая место для пассажира, испытывая какое-то светлое чувство сопричастности незнакомой мне судьбе.

Пытаясь понять природу феномена, обратим внимание на парадокс: в поведении человека существуют поступки, лишенные биологической целесообразности. Предпринимать что-либо себе во вред человек с уравновешенной психикой вовек не станет, пальцем не пошевелит ради ненужных ему вещей! - и тогда зачем? - и относительно феномена прямо высказывается, пожалуй, лишь христианство: Творец всеблаг - и он дарует людям чувство единения, дабы на земле без войн и кровопролития воплощалась его благая воля. Критично настроенный ученый ум отвергнет подобное объяснение, однако похожее мы встречаем и в философии:

Еще со времен Аристотеля, в чьих текстах фигурировал термин "phronesis", философия говорит о существующем в человеке чувстве общности с себе подобным, о нравственном знании, выраженном не в теоремах, но в деяниях, о внутреннем позыве, объединяющем людей доброй воли [из материалов лекций Артамоновой Ю.Д.]

Вообще, согласно Томасу Куну, ученый, работающий в рамках усвоенной им научной парадигмы, в философии не нуждается, - однако наука не самодостаточна, и когда в ее соответствующем сегменте накапливается «всё больше раздражающих проблем», согласно же Куну, ученый вынужден обращаться к философии. То есть, отношение к метафизике свысока не делает чести и самому прожженному эмпирику, - и когда так - дальше и начинается забавное, потому что (вновь сошлюсь на материалы лекций Артамоновой Ю.Д.),

на латынь аристотелевский "phronesis" был переведен как "sensus communis" ("sensus" - чувство, ощущение; образ мыслей и чувств; "communis" - общий, общественный), а уже с латыни, перекочевав в национальные языки, во французском сделался "естественным правом", а в немецком - "чистым разумом".

Ради интереса я заглянул в латино-русский словарь, дабы справиться, чем оказался податливый термин в русском языке; каково же было мое изумление, когда (в словаре Фомицкого) я обнаружил еще одну, третью версию перевода: "здравый смысл"!

Но почему? Почему переводы одного и того же понятия оказываются столь отличными друг от друга, причем отличными просто до неузнаваемости? Не потому ли, что за термином стоит неясное переживание, какое и артикулировать внятно не очень-то и просто? По сути, рассуждая о социальном чувстве, речь мы ведем о потребности, но потребности совершенно иного толка: человеку вовек не дано найти ее истоков в своей биологической природе, и отыскивая их, он неизменно будет озираться вокруг, обращая взоры к своей социальной среде. Наверное не будет ошибкой сказать, что census communis - потребность социального уровня организации жизни, транслирующая себя на организменный уровень и являющаяся системообразующим фактором, формирующим социум и удерживающим социум изнутри, позволяющим социуму функционировать как единому целому, - причем понятие социума оказывается здесь максимально широким - от диады до всего человеческого сообщества. Возможно, за пределами нашего мира найдутся вполне объяснимые и закономерные референты, объясняющие, почему чувство социального единства, возникающее в одной социальной группе, не зарождается в другой, ей подобной; для нас же появление общности в каком-либо социуме всегда останется спонтанным и связанным с вероятностной оценкой ситуации. Так, к примеру, мы никогда не сможем дать исчерпывающего ответа, почему одни Испания и Россия противопоставили наполеоновскому вторжению партизанское сопротивление, а прочие европейские страны покорно приняли свою участь.

В зависимости от интегрированного сообщества социальное чувство способно принимать самые разнообразные очертания, воплощаясь порою в гражданское, порою - в нравственное, порою - в любовное переживания, становясь и азартом болельщика, пришедшего на стадион поддержать любимую команду, и молчаливой скорбью при известии о подавлении дерзкого мятежа в отдаленном уголке планеты. Реализующееся в диаде социальное чувство легко наблюдать на примере обычной семьи: любовью-стремлением и любовью-влечением нам вовек не объяснить той спокойной любви, остающейся в микросоциуме двоих после бушевавшей поначалу бури любовных страстей. Любовь эту, как правило, люди именуют привычкой, но правильнее было бы видеть в ней еще одну разновидность любви - любовью-привязанностью (термин принадлежит Козлову А.И.). Мать и дитя - это также микросоциум, открывающийся для матери особой одною ей внятной стихией - чувством материнства. Понятно, Мадонна с младенцем переживает мир совершенно иначе, нежели Мадонна без оного - и нам следует видеть, что социум любого уровня есть аттрактор, подчиняющий сознание человека, направляющий его мышление в предпосланное самим социумом русло. Яркий пример такого аттрактора - толпа, порождающая то состояние психики, когда рациональные доводы для индивида становятся бессильны, и психически здоровые люди, воплощая идею какого-то дикого, чудовищного социума, начинают демонстрировать аномальное поведение.

Так всё же, чувство какого социума сподвигает пассажиров метро испытывать единение и заботиться друг о друге? Осознание себя представителем человеческого рода? - Да, но не только; речь здесь, скорее, уместнее вести об осознании человеком своей принадлежности социальной группе пассажиров городского транспорта. И если человек когда-либо прежде сам пытался успеть и не успевал к закрывающимся дверям поезда - он сумеет узнать себя в человеке, оказавшимся в похожей ситуации. И, влившись в социум, делающийся его социумом, человек отождествляет себя с ним, и, упорядочивая свое существование, невольно разупорядочивает всё внешнее для себя вокруг. Удерживая двери для другого, он эмоционально противостоит безликой силе машиниста, пытающейся "раньше времени" отправить поезд.

2003, лето; 2020, февраль