Белар-9

Проза о юности
Белый Архив: 
Пролог




белар9


9.
Исполком Кировского райсовета г. Москвы
Театр-студия "ТЕАТРАЛЬНАЯ СТУДИЙНАЯ МАСТЕРСКАЯ"
Серия ИВ БИЛЕТ 001481 (001482)
Адрес: Ул. Олонецкая, дом 15а
РЯД МЕСТО 76 (77)
Цена 2 рубля
Пр-д: м. "Ботанич. сад"; авт. 154, 83, 628 до ост. "Олонецкая ул."
Маленький Принц.

[рукою Насти:] м. Полежаевская I вагон (из центра) в переходе направо д/к ВОС 2 эт [рисунок-схема]

Маленький принц. Та, сероглазая, с холодным стальным взглядом и пучком льняных волос на затылке, но как ребенок - это та.
С Настюшей решительно невозможно разговаривать серьезно. О! еслиб [sic!] рядом были Рэд или Одегов! О! волна красноречия! Где ты? Помнишь, ты хохотал с отчаяния в столовой Б, профессорском?
Нет, с Настюшей решительно невозможно разговаривать серьезно!
Архив. 7.1.90.

Документ этот со всею уверенностью отсылает меня в сентябрь 1985 года: уже провалена абитура, уже покачнулись мои футбольные смыслы, уже я учусь в ПТУ, испытывая "прелести" взаимоотношений - не скажу что благополучной - ПТУшной среды. Для меня и по сей день остается загадкой, как в тот дождливый вечер меня, мотавшегося почти без цели, угораздило целенаправленно сесть в автобус, среди каких-то жилых кварталов неизвестного мне северного микрорайона столицы отыскать "Театральную студийную мастерскую", прослушаться, да еще вдобавок ко всему оказаться зачисленным! Событие это прервало полосу моих неудач, однако радость, увы, оказалась недолгой. Первое занятие студии совпало с матчем "Спартака", причем таким, пропустить какой я не мог никак - решалась судьба чемпионата. И в один из тех же дней - после студии, но до футбола - в Москве появилась женщина, отмалчиваться о которой на страницах Архива дальше становится невозможным.

1985 год, весна, битком набитая рекреация на третьем этаже школы: отчетно-перевыборное комсомольское собрание. К началу я опаздываю, волоку из класса стул и усаживаюсь позади присутствия, глазами отыскивая ту, чьи волосы отчаянно-чёрны-в-отсинь: да, она здесь, та девчонка из 8-го "В" - собрание резко поднимается в своих котировках. Однако в президиуме - иной аттрактор внимания: молодая женщина из горкома комсомола, какую прежде не видел никогда. У Достоевского есть хорошо о похожем: <<Бывают иные встречи, совершенно даже с незнакомыми нам людьми, которыми мы начинаем интересоваться с первого взгляда, как-то вдруг, внезапно, прежде чем скажем слово>>. И то ли я таким неуспокоенным живу, еще ли что иное, но словно искорка электрическая меж двух людей проносится незримо: я тоже замечен, я вызван к "трибуне", меня просят высказаться. И снова тем роковым, невнятным стечением обстоятельств: что недели через две приносит меня в горком (куда не заглядывал сроду!), чтобы два часа кряду сидеть напротив и зачарованно следить, как движутся красивые губы этой красивой женщины?! После, всю весну, я - частый гость в горкоме комсомола: разумеется, мне лестно, что до диалога, до дискуссии, до дружеского общения со мной снисходят столь значимые в мире люди! Это она в Москве ныне - Отмахова Надежда (для меня в те времена - Надежда Николаевна, конечно!), мой старший наставник и Друг, человек, из-за которого с весны не расстаюсь с комсомольским значком, кого два дня назад и позвал в Лужники на футбол.

И я заметался по городу! Я хотел успеть везде - и не успел нигде! В итоге я даже не поехал на стадион - было слишком муторно. Я приехал на Ждановскую и битых два часа на проходной комсомольской школы дожидался - в ту пору я даже не подозревал, насколько - дорогого мне человека! Когда же через день я вновь появился в "Театральной мастерской", хозяйка студии "с холодным стальным взглядом и пучком льняных волос на затылке" объявила, что я отчислен за первый пропуск. Мир сыпался прямо из рук, со мною случилась истерика, но молодая женщина была непреклонна. Ныне подозреваю, Отмахова и оградила меня от той несостоявшейся стези актера: тогда, за два дня до футбола, среди новостей узнав, куда я зачислен, она просто ужаснулась! "Я не люблю актеров!" - прямо и категорично сказала мне она.

А в середине августа с еще не до конца проваленной абитуры, зная о ее московской сессии, я писал в Колпашево: "Я буду дожидаться вас у памятника Лермонтову..." - и лишь не был уверен, правильно ли вспоминаю даты. Я и пришел-то, не очень надеясь повстречать - и повстречал. И вот: вечер, дождь, желтые размытые желтым дождем фонари, мокрые деревья и скамейки, одинокий троллейбус, завезший двух не могущих наговориться людей неведомо куда... Улица Молдагуловой, улица Юности, ВКШ с маленькой невзрачной проходной, подле которой - конечно, так и не наговорившись, не наспорившись - мы расстаемся каждый вечер... Проходя мимо Ленинки, в чисто калашниковском амбициозном запале я берусь утверждать, что вот здесь, на фасаде библиотеки среди Ньютонов, Коперников и Дарвиных когда-нибудь будет и мой облик - и мне не перечат!.. Вот мы шагаем по Горького о чём-то споря, переспорить она меня не может, бросает какой-то очень обидный упрек; я осекаюсь и умолкаю, становится обидно, равнодушно и пусто, - и через несколько шагов она, так вкрадчиво, прикасаясь рукой к гранитной облицовке здания: "Димка, ты сейчас холодный как этот камень..." Я всегда - в легкой оппозиции: "Надежда Николаевна, а почему?.." - однако ни минуты не сомневаюсь в праведности этого социалистического строя, которому готов служить, и искренне не понимаю, как в мире находятся люди, не разделяющие ценностей комсомола. Общий настрой мысли в те годы приблизительно таков: <<Если западные "голоса" клевещут, то почему после каждой их передачи мы не можем выступать со своей, опровергающей их клевету?>> - и совершенно не укладывается в сознании сказанное будто бы даже чуть растерянным голосом Надежды: "Они говорят правду..." <<Скорый поезд в ночи, Ты стучи - не стучи, Прямо в юность меня ты умчи! Там девчонка моя, Там остались друзья - Томичи, томичи, томичи>>, - в какой-то иной вечер напевают красивые губы этой красивой женщины, - и хотя воспоминания, конечно, понадерганы не из одного сентября, те семь или восемь дней ранней московской осени, как выяснится позже, окажутся смысловым центром последующих нескольких лет. А дальше случится кризис, и очень долгое время я не буду хотеть знать иных в мире людей, и весной, когда сам уже покину столицу, впервые болезненно осознаю, что родился не в срок - позже на восемь с половиной лет жизни.

Следующий документ Наверх