БВА, он же - Букарев Витёк, действительно не любил Калашникова. Он не говорил ему о том прямо, но сказывал мне, а князя попросту сторонился, как будто оберегая себя от нечаянного рукоприкладства. Калашниковские амбиции его как-то сильно задевали. Сдержанный и сосредоточенный БВА нередко появлялся в "Системе виртуальных машин", где вечерами подле компьютеров зависали с Калашниковым мы. На почве программирования я и общался с Витьком (в 6-34, куда Витёк с Жекой как и я проторили дорожку в начале первого семестра, по тем временам я не бывал уже совсем). В освоении операционной системы БВА в итоге нас обошел, но лишь весной, когда мы с князем напрочь отошли от наших программистских дел. Запись карандашом, сделанная в документе Архива, относится к более поздним - июньским или даже июльским временам: в феврале "великим программистом" Витька я еще не почитал. Однако весной, когда Витек продемонстрировал, что умеет делать его машина, я был повержен в культурный шок! Какой там дилетантский пароль, повешенный на машину изнутри машины! Машину Витька защищал пароль от самой операционной системы! - и на подобном уровне организации было исполнено всё! БВА продемонстрировал также и книгу, какую прочел, дабы адекватно общаться с системой - и я позавидовал, ибо такой ход освоения реальности для меня, "непрошибаемого интроверта", всегда был запредельным.

Вообще, связанного с программированием за два месяца до и два месяца после Нового года было немало. Программирование и впрямь было "утехой" - и как свидетельствует один из более поздних документов Архива, ближе к весне я даже пытался выучить Паскаль. Начинание это, впрочем, заглохло в самом своем начале: учебник у меня украли вместе с сумкой подле Ленкома, а после мне самому стало не до программирования. Из более же ранних (видимо, новогодних) времен в памяти отложилась моя карикатура - изображение толстенного тома: <<О. Субхангулов. Что такое 402KOV и как с ним бороться>>. Олег Субхангулов - системный администратор, заведовавший эС-Вэ-эМом в корпусе на Крымском валу, "четыреста же два KOV" - имя калашниковской машины, которую в одно время почему-то не стерли вместе с нашими - заставив и меня, и Рэда, и Витька перерегистрироваться, - и Калашников всё торжествовал, что он-де неубиваем, и даже Субхангулов не дерзнул поднять руку на его имя! Дело было, конечно, не в Калашникове - в его кафедре, начинавшейся не с тройки, но с четверки, однако Калашников веселился от души! Факт его непотопляемости доставлял ему видимое удовольствие.

Сказать, программирование было единственным предметом, с каким у меня самого не было проблем в сессию, - и отдельной "песней" МИСиСовского года стала моя зачетная работа, упорядочивающая девушек по результатам кросса и выводящая на печать отметку о сдаче норм ГТО. Программу я написал быстро, и получив зачет, начал изгаляться: вместо времени забега в программе начала фигурировать длина женских ног - причем девушки, чьи ноги были длиннее ста пяти сантиметров, считались выполнившими спортивную норму. Позже программа начала выявлять и самую очаровательную, - однако если Хмелевской (фамилией своей, к слову сказать, Ксюха очень гордилась) в "забеге" не было, "детище" мое сознавалось, что "очаровательных девушек нет".

Всё это было шутками, и я весело прикололся с Калашниковым и Рэдом, однако далее передо мной возникла более серьезная задача. Почти как и с натуральным логарифмом, меня переклинило на поиск эталона женской красоты. Это был бзик, совершенно немыслимый и неисполнимый (понятие красоты само по себе субъективно, но и объективное меняется из века в век и от этноса к этносу), однако для меня очевидным это не было (в самом деле, относительно иных сходятся все, что прекрасны, относительно прочих - что "не очень"), и я увлекся проблемой столь страстно, что даже (разумеется, вместо учебы) появлялся в МГУ на кафедре антропологии у Дерябина - серьезного профессора, у кого десятью годами позже, вольнослушательствуя на психфаке МГУ, прослушал курс лекций в Большой биологической аудитории. Дерябин отослал меня в библиотеку на Моховой, где пролистывая труды антропологов, в частности, Бунака, я постигал новое для себя понятие корреляции. Помимо того, ближе к концу февраля я мотался на какое-то швейное производство близ Курского вокзала, где некая женщина, как и Дерябин не поняв сути моей проблемы (сам я ее не понимал уж тем более!), поделилась со мною брошюрой ОСТов типовых фигур в швейном производстве, - и я всё ломал голову, как попавшие ко мне таблицы можно приспособить к решению стоящей передо мною задачи. Программу о женской красоте в итоге я так и не написал, и единственное, что возникло на выходе моей маленькой эпопеи: я научился определять, какая девушка действительно длиннонога. Для этого и нужно-то было всего соотнести рост красавицы с длиной ее ноги. Я понял это - и дальнейший мой запал иссяк. Забавно, впрочем, что сколько я ни тестировал на длинноногость знакомых мне девушек, "длинноножее" всех всегда оказывался я сам. Лишь позже я разобрался, что дело было не только в моих изначально некоротких ногах, как и в сутулости позвоночника: оба этих фактора вкупе обеспечивали мое беззатейное "лидерство". И следует, видимо, добавить, что искомый эталон красоты по отношению к красоте каждой отдельной девушки - он, ну, как видовое в человеке соотнесено с каждым индивидом, - и похоже, сама сущность (о неуловимости коей в ту пору я, понятно, не подозревал) и всколыхнула мой творческий поиск.

Следующий документ Наверх