Белар-18

Проза о юности
Белый Архив: 
Часть первая




белар18


18.
[Лист, с обеих сторон исписанный моими интегралами, рукою Калашникова по бокам и кверх тормашками:] один час оста[...] до 19-00[.]
в 11 есть[.]
есть я не хочу[.]
[на обратной стороне листа:] Каким я ценным кадром стал, когда замолчал!

[приколотая к документу Архива "отдушина" Калашникова]

Да, князь! В этом-то ты капитально прав!
Помнишь: "Так дальше жить нельзя!"
Я покатился по пути - сдать экзамены и отдохнуть, а ты искал выход. Ты уже уехал. Вчера. Я не пошел провожать тебя. Вчера мы устроили прощальное уминание кабачковой икры с хлебом и молоком на подоконнике. (В 11 был бардак, Reda не было, а в 6 была "мама"). Сегодня с Дианкой пересдаем матан. Дай Бог нам удачи!
Архив.
24.01.90

Есть вещи, которые, когда бы жил жизнь еще раз, очень хотелось переиграть. В данном случае - слово "Бог" с большой буквы. Не само слово - нет (подразумевая Абсолют, с большой буквы пишу "Бог" и ныне): подсаженность на христианского бога, вера в которого стала столь популярной на исходе 80-х. Я тоже повелся на это тотальное увлечение (и по приходу из армии даже крестился в церкви), и в адресованном Ксюхе стихотворении строчка "А может быть ты вообще никогда не жила" изначально рифмовалась на "московские колокола". Возможно, "религиозный" этап мировоззрения в жизни был также необходим - необходим для того, чтобы двумя ли, тремя годами позже (пожалуй, и вослед за Михаилом Булгаковым) осознать: истины в боге нет, равно как нет ее и в дьяволе, истина - в их противостоянии. Пока же, в МИСиСовский мой год (что ж, историю не выбелишь) я прилежно крещусь на золоченые купола и, как передают свидетели тех времен, подле храмов раздаю милостыню нищим. Что, впрочем, может меня хоть немного извинять: <<Гром не грянет - мужик не крестится>> - и "Бог" в моем тексте появляется лишь накануне пересдачи сложного для меня экзамена.

В документе Архива - то самое "так дальше жить нельзя". Относительно этого пункта мы были с Калашниковым едины, однако как ясно теперь, фраза несла для нас разные смыслы. Шла сессия - и я зашивался с учебой, возможно, к тому времени уже единожды завалил свой матан, и нахлынувший "жизненный загон" переживался мной очень некомфортно. У Калашникова же всё обстояло иначе: сессия, в общем, беспокоила его немного, но он разбирался с Алёнушкой, и их игра в молчанку знаменовала собой либо кризис, либо предвестие кризиса в отношениях. В тот день втроем мы сидели в комнате у Рэда, и князь, указывая на горло, давал нам понять, что сорвал голос, по всем возникающим вопросам прибегая к ручке и листу бумаги. Кажется, я верил Калашникову больше Рэда: в наивной душевной простоте относительно не трогавшего меня непосредственно заявления князя я, в общем, не проблематизировал.

Достойно внимания, что в документе впервые фигурирует 206-я комната - новый центр нашей "культурной жизни". Надо думать, ни кто иной как Калашников, повздорив с Зайцем и не желая появляться в 11-ой, и переменил наше привычное "место встречи". О том, что у князя напряженка с Алёнушкой, сам я, конечно, не знал, и наши визиты в 206-ую воспринимались мной без всякой связанной с Калашниковым интриги. "Место же встречи" было неотъемлемой частью нашего быта: у себя в 223-й бывать мы, как правило, не могли: помимо нас в комнате жили двое старшекурсников, с кем мы практически не контактировали, и общаться друг с другом в их присутствии было попросту неуютно. В 206-ой, где, не забывая и Рэда, мы повадились бывать вечерами, жили Кушубаева Дианка, Стрежебикова Наташка и Исхакова Светка, - и в начале следующего семестра, когда по инициативе Калашникова Алёнушка выбыла из Лиги, Дианка, также по его инициативе, заняла "вакантное" место. Ныне очевидно, все эти "кадровые перестановки" имели целью задеть Алёнушку, но сам я был далек от той "политики". Меня действительно очень мало интересовали их отношения, и князь не встретил во мне даже случайной оппозиции. С Дианкой, в конце концов, мне было интереснее самому - с Алёнушкой я практически не общался.

Дианка - скажу, это была настоящая песня! Я сроду не встречал человека более упрямого, и вовек не видел более стройных женских ножек! К достопримечательностям Дианки также следует отнести ее умение быть интересной собеседницей и ее потрясную память. 24-го января, как на то и указывает документ Архива, мы пересдавали матан - и материал учебника Дианка выучила наизусть! Мне не довелось видеть этой картинки самому, но среди нас, коммуновских первокуров, ходил анекдот: лектор ей - вопрос, она ему - ответ, он - еще вопрос, она - еще ответ, он - еще, она - еще, всё - слово в слово из учебника! - лектор обалдевает и говорит: "Четыре!" - и Дианка, передавая историю, восклицала: "В матане я не смыслю вообще, вообще ничего!!!"

Следующий документ Наверх