Белар-36

Проза о юности
Белый Архив: 
Часть вторая




белар36


36.
МОСКОВСКИЙ ОРДЕНА ОКТЯБРЬСКОЙ РЕВОЛЮЦИИ
И ОРДЕНА ТРУДОВОГО КРАСНОГО ЗНАМЕНИ
ТЕАТР
ИМЕНИ ЛЕНИНСКОГО КОМСОМОЛА
Сочинение поэта Андрея Вознесенского
И композитора Алексея Рыбкина
ЮНОНА И АВОСЬ
Современная опера в 2 частях по поэме
Лауреата Государственной премии СССР
А Вознесенского Авось
ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ РУКОВОДИТЕЛЬ ТЕАТРА
М.А.ЗАХАРОВ

[две росписи, рукою Ольги:]
Обалденнейше!!!

Архив 3.4.90.
Спасибо, Оленька! Спасибо!

Итак, субботней "Юноной" Ксюха манкировала. После вторничного "Мудреца", ее обращенного ко мне скандала, о том, чтобы вместе куда-нибудь пойти, вопроса попросту не стояло. Дарить же своей обидчице еще одну пару, в свою очередь, совершенно не хотелось мне. Я тоже человек - я умею обижаться. <<Она будет ходить с тобой, когда будет чуть вежливее>> - вот что-то из той же серии. Ольге спасибо - с нею было здорово, и я ни минуты не сожалел о том, что спутницей моей была не Ксюха! Вечер, который хочется повторять еще и еще.

Наша пара билетов, приколотая к одному из предшествующих документов Архива: ее качество - бельэтаж второго ряда по центру - красноречиво свидетельствует о том, что уже во второй лом у Мелкого я на достойном счету и имею бригадирский номер в росписи. В ту субботу на моих восемь человек выпало не то три, не то четыре "Юноны", - и кто-то из лидерской верхушки, отдавая номер, сказал, что номер - лично мой, и я могу распоряжаться им по своему усмотрению. В следующие, впрочем, ломы мои "котировки" понизились, и меня как и весь мой народ (сохраняя МИСиСовский номер в росписи) Мелкий расплачивал парой. Шаблон "пара за выход" впоследствии так и остался в моих мыслительных категориях, и что народ мой не закормлен - позже мне завидовали многие.

Саму "Юнону" с тех пор, как и было сказано, я смотрел восемь или девять раз - и лишь в последний из них, лет семь спустя (когда и сама театралка была уже историей), я неожиданно обнаружил, что воспринимаю совершенно иную вещь - более, что ли, красивую и трагичную. И я был вынужден констатировать, что во времена своей театральной юности был слишком прост. Сказать, на "Юноне" я не плакал никогда - просто с удовольствием и восторгом воспринимал добротно исполненное с точки зрения театрального искусства действо, - но были два театра (собственно, даже не театра - два театра-студии), где на выходе случалось откровенно рыдать. Табаковка и Юго-Запад. В Табаковку в следующем сезоне я стал вхож благодаря Кролику: именно он представил меня Андрею Марковичу Амигуту (не знаю, быть может, делаю и две орфографические ошибки в написании фамилии), администратору студии. В тот вечер шла премьера "Матросской тишины" - и по окончании спектакля мне было совестно перед Кроликом своих зарёванных глаз! Кролик, впрочем, кажется, плакал тоже - и стыдиться там было абсолютно нечего. На Юго-Западе же - "Мольер", вещь поставленная по Булгакову: возможно, даже и более сильная, чем "Матросская тишина". Не исключено, что именно студийные условия и дают тот шибающий по мозгам эффект, и несмотря на сильнейшую игру актеров в Маяковском, в Ленкоме, плакать - так чтобы навзрыд - в "больших" театрах не приходилось. Хохотать от души - да, плакать - нет. "Дорогая Памела" с откидных дальних мест бельэтажа не в счет: там - лишь слезы в глазах, не больше.

Следующий документ Наверх