В моем повествовании - новые лица. Рэдрик и Вундер. Шишкин Эдуард и Калашников Олег. Мои друзья и сокурсники. Как и было сказано, несколькими днями позже меня переселяют в комнату, где уже живет Калашников, а с Рэдом я с самого начала учусь в одной группе.

Калашников! Более амбициозного человека, пожалуй, я никогда и не знал! За исключением, разве что, себя времен выпускного класса школы. Однако не амбициозность - точнее, не одна она - делала нас похожими. Если бы кто в те времена удосужился выявить наши соционические портреты, он обнаружил бы двух ярко выраженных "Робеспьеров", обитающих в одной комнате. Мы сошлись. О данном типе отношений соционика говорит, что он весьма продуктивен, хотя и недолговечен. <<Они сошлись. Волна и камень, Стихи и проза, лед и пламень Не столь различны меж собой>>. Различны, по сути, мы были лишь в том, что Калашников являл собой совсем еще окрыленного юнца, только-только со школьной скамьи, каким я помнил себя четыре года назад, я же был испуган, а мир мой - свернут, и во всех наших начинаниях приоритет твердо, хотя и негласно всегда принадлежал Калашникову. Я уступал, "с высоты лет" не пытаясь соперничать, не покушаясь на эту еще не знающую преград юношескую окрыленность. <<Он охладительное слово В устах старался удержать И думал: глупо мне мешать Его минутному блаженству; И без меня пора придет...>> Строки эти внутри себя я уже тогда адресовал Калашникову, и не знал лишь, до какой степени отношения наши повторяют описанное некогда Поэтом. Дуэли меж нами не случилось только - случилась ссора. Была она уже в конце, на самом излете Архива.

Существовало меж нами и еще одно отличие. Как очевидно ныне, во все свои времена я был гуманитарием, Калашников же (и уж по крайней мере тогда) слыл технарем - прожженным таким физиком. Не пройдя по конкурсу в Физтех, Калашников подал документы в МИСиС и к учебе относился как к чему-то напрочь несерьезному: типа, всё это мы уже проходили в школе. Подготовка у него и впрямь была неслабая. "Вундер" - так и повисло за ним, но "погонялу" своему во втором семестре он воспротивился. Однако помимо той завидной способности к обучению отличался Калашников и творческой способностью. Сам он утверждал, что изобрел "плазменно-термоядерный двигатель" (ПТД - как кратко именовал его сам) - топливную систему, на пару порядков превосходящую используемое современной нам космонавтикой. Наработки свои он держал в секрете, хранил их в голове, но к бумагам своим не разрешал прикасаться вовек! В том, что система его окажется действенной, признаться, сам я сомневался, - но чем чёрт не шутит! - и небольшую долю вероятности (чисто для себя, просто оценивая факт) оставлял для калашниковского успеха. Собственно, вопрос этот занимал меня и тогда: что станется с Калашниковым, когда ему укажут на очевидную и школьную ошибку в его изобретении?

Вообще, удивительно, сколь плотно сошлись мы тогда. <<И после стали неразлучны>> - вот точно про нас еще одна пушкинская строка! И не то что души друг в друге не чаем - наоборот, противостоим, но противостояние - оно в контексте какой-то глобальной привязанности, взаимопонимания и дружбы. Весь ноябрь и декабрь вплоть до зачетной недели всё свободное от учебы время мы зависаем в залах СВМ (система виртуальных машин), укрощаем ЕС-1055 (ЕэС десять пятьдесят пять), на допотопном Фортране пишем программы - и Калашников укоряет меня в тяжелом стиле программирования! Собственно, не одному мне - он вообще никому не дает спуска. Панасюк - тихий и спокойный, немного замкнутый паренек (чья приколотая к документу Архива фотография и стала предметом обсуждения), видимо, действительно ничем не выделялся среди потока студентов, - но как же резко клеймит его Калашников: "тщедушен"! И взглянуть ведь на самого: шибзик-шибзиком (в чём только душа держится!), на голову ниже меня ростом, пиджачок невзрачный светло-коричневый, пробор на голове редкий русый - типичная тамбовская внешность! И откуда в средней полосе этот недюжий апломб? Но голова его поднята всегда, всегда расправленные плечи, и улыбка - открытая и искренняя. И уважаешь невольно этот стиль самовыражения. Так и думаешь: может и впрямь из себя человек представляет чего? И так ведь, как правило, и получается: Панасюки остаются Панасюками, а Калашниковы становятся Калашниковыми. Не знаю, кем он стал - искренне не знаю! - но амбиции наполеоновские не рождаются так просто.

Следующий документ Наверх