Странно, но уже не в первом документе Архива можно видеть, как я увлеченно коверкаю русский язык. <<...рассматривали ОСТ типовых фигур, и всё, что случилось за два дня>>. Прочесть, конечно, следует: "...и обсуждали всё, что случилось за два дня". Разумеется, я умел изъясняться правильно - мне нравилось писать так, - и возможно, в этом коверканьи, создавая Архив, я находил особый способ передачи эмоции. Не Ольга, понятно, рассказывала об ОСТах - это я делился с Ольгой своими "наработками", демонстрируя брошюру с таблицами, нарытую на швейном производстве. Что же до Ксюхиного "в Ленком можно пойти даже с Маньяком": да, Ксюха сказала это - и я начал испрашивать Ленком во всех киосках города. Поначалу всё было глухо (и я так и полагал, что ничего не найду), но однажды удача мне улыбнулась: в самом центре, на площади Революции, с какою-то нагрузкой мне продали пару билетов на утренник "Дорогой Памелы". Места-откидухи в пятом и шестом ряду бельэтажа - мрак! Как выяснилось позже, "Дорогая Памела" была одним из двух спектаклей Ленкома, не пользовавшихся особым спросом, шедшим, как правило, утренником по выходным, - но это был Ленком, я держал в руках пару настоящих ленкомовских билетов! Ликованию моему не было границ! С Ксюхой и Ольгой мы сидели в столовой, Ксюха как всегда издевалась надо мной, в воскресный театр (события, согласно календарю 1990 года, происходили в четверг) идти отказалась, и смывшись, оставила меня наедине с Ольгой. И после я и Ольга болтали внизу, в кафетерии, общаясь как старые добрые друзья, знающие друг друга вот уже полтора миллиона лет.

Ксюхин портрет, исполненный Ольгиной рукой - пожалуй, самый удачный оставшийся в Архиве образ Ксюхи. Фотография "последнего символа Архива", где Ксюха в байдарке с Томкой и Женей, не столь информативна. Описывать Ксюху словами: хрупкая, невысокого роста, с небольшой грудью и узкими бедрами, короткой стрижкой каштановых волос и светлым серо-голубым взглядом. В ту, впрочем, пору женские бедра мною не дифференцировались никак, а грудь оценке не подлежала. Я вообще подметил недавно: выраженные бедра очень долго (почти до недавних времен) я неосознанно воспринимал неким отклонением от нормы. Мать у меня с узкими бедрами - с детства запечатление, видимо. Памятно, еще в политехе меня, "правильного романтика", выводит на "откровенности" прожженный натуралист и пошляк Димка Бардодин, и на его, дескать, "лицо можно закрыть и подушкой", я отстаиваю свое: нет, лицо в женщине - главное. Так оно и вышло: лицом (но и фигурой, впрочем) Ксюха - добротный слепок с оригинала из седьмого класса школы. "Гостья из будущего" по роману Кира Булычева - вот она на Вику-семиклассницу похожа, - и для меня, стало быть, и на Ксюху. Из характера Ксюхи, пожалуй, главное - ее нескрываемое самомнение, которое ей очень шло. С Калашниковым они могли бы поспорить, кто из них круче. Калашников, видимо, всё же взял бы верх, но далеко, далеко не сразу! "Умна не по годам", - любила повторять про себя Ксюха, - и добавляла: "А ты, Маньяк, глуп несмотря на возраст" (а я и был-то старше ее на три с половиной года). В 734-ой с Ксюхой вместе жили три ее сокурсницы, и свою "нелюбимицу", Ленку Воронину, Ксюха била прямо в лоб: "Ворона!" Я робко пытался защищать девушку, предполагая, что "ворона-то белая", но Ксюха была неумолима: "Типичная серость!" Говорила она всегда прямо и резко, совершенно не считаясь с тем, что слова ее могут задеть, обидеть собеседника. В прежние годы я и помыслить не мог, что буду любить столь экспрессивную девушку.

"Перестановка дома", случившаяся, как свидетельствует Архив, 1 марта - событие тоже, в общем, значимое. Наконец-то у нас с Калашниковым появился свой угол. В тот день ближе к вечеру мы вернулись домой - но дома шел ремонт (соседи наши стучали и пилили - это была настоящая столярная мастерская), мы пошли к кому-то из наших, а когда совсем вечером вернулись к себе вторично, обнаружили, что комната перегорожена шкафами надвое, и соседи, поселившись в светлой ее части, оставили нам закуток при входе с нашим двухъярусным "танком", тумбочкой, письменным столом и зеленой настольной лампой. Такое "попрание прав" всколыхнуло меня до глубины души, но Калашников (шокированные, мы вышли в коридор и встали подле того самого подоконника, где некогда состоялся наш прощальный ужин с кабачковой икрой), не принимая унижения, с каким-то внутренним превосходством, адресованным нашим обидчикам, произнес: "Ты знаешь, а мне это даже нравится..." И я успокоился. Похоже, Калашников и впрямь был для меня авторитетом, однако скажи мне кто такое тогда - его, возможно, я лишь не поднял бы на смех.

Часть вторая. Содержание Наверх