[пером и тушью:]
Архив. 17.7.90.
Последний символ Белой части Архива.
Последний символ Архива - фотография: Ксюха, ее Женя и Томка в байдарке плывут по какой-то реке. В один из дней (видимо, совсем незадолго до Ксюхиного отъезда на каникулы), зайдя в 7-34, я увидел фотку на книжных ли полках, на тумбочке (отчетливо запомнилась правая сторона комнаты) - и я спрашивал Ксюху, можно ли взять ее портрет на память. Согласия Ксюха не давала, но не звучало и отказа, и воспринимая Ксюхин невербальный строй, в принципе, я видел, что Ксюхе хотелось бы, чтобы фотографию я взял. И то была коллизия, потому что во все прежние годы вот так, без прямого на то разрешения присвоить себе что-либо я не мог. Несколько раз я повторял просьбу, но одинаково не получая ни внятного "да", ни внятного "нет", в конце концов проникся очевидным: если сейчас не действовать решительно, то Ксюхиной фотки у меня не будет. И, не афишируя своих действий, фотку я взял. Как волк у Высоцкого, перемахивающий через флажки. До театральной Москвы, до моих ломов (еще, скажем, в первой половине года) такое было решительно невозможно. Вообще, комментируя Архив ныне, я отмечаю (и прежде не было такого), что в конце года по отношению ко мне Ксюха стала как-то менее агрессивной. Перестала ли она проблематизировать мои на нее притязания, действительно ли врубилась, что влюблен серьезно, и прониклась состраданием, гасила ли агрессию ее начавшаяся сексуальная жизнь - я не знаю, но с Лёшкой Даниловым по ночам мы орали песни, Ксюха выходила из комнаты, проходила мимо - и даже сейчас на волне памяти я воспринимаю спокойного и уравновешенного человека. Говорят, ныне Ксюха и вовсе перестала быть тою прежней задирой, но о нынешних ее временах сам не знаю практически ничего. Уже осенью 90-го Ксюха выйдет замуж, ближе к весне или весной у нее родится дочь, через несколько лет - и сын, и в последующие годы, насколько осведомлен, по математике она защитит докторскую диссертацию. Летом 90-го сам я поеду в строяк, изначально планировавшийся в моей родной Томской области и поделившийся надвое уже по прибытии в Томск: часть отряда попадет на север, куда-то под Стрежевой, другая же - в Колпашево, так что на "трудовой подвиг" к своим МИСиСовцам я буду приходить из квартиры, где прошли мои школьные годы. Возглавит отряд один из моих театральных бойцов, и сам отряд получит имя "Юнона".
Что стало с моими друзьями и знакомыми на театральной Москве - по большей мере мне неизвестно. Из описанных в Архиве лиц несколько лет назад я видел Савельева Валю в компании с одним из химиков - веселым приколистом Чапой, - и на вопрос, чем сейчас занимается такой человек, как он, чуть усмехнувшись над собой, Валя ответит: "Да вот, на работу меня наняли..." Не думаю, впрочем, чтобы там было от чего унывать - Чапа, всё-таки, занимался, занимается строительством, - и мне бы, в общем, такую зарплату! Как я узнаю еще до той встречи, во времена моей социальной неадекватности погибнет Мелкий: он утонет, купаясь, если не ошибаюсь, где-то под Подольском, и на похороны съедется вся театральная Москва. Скажу, лишь ныне, комментируя Архив, я обнаружил, что не знаю иного человека, кто на театралке имел бы столько же, сколько Мелкий. Мелкий имел всё! - причем это были именно доли на театрах - не фирменные номера в росписи! У Мелкого были Ленком, Маяковский, Большой и Современник, Таганка по определению, - и даже на Никулинском цирке Мелкий проводил продажи (в мелковской росписи Ленкома у циркачей было не то два, не то три фирменных номера - видимо, и на цирке Мелкий состоял в фирме). На прочих театрах Москвы билеты в те времена брались уже свободно. Так вот, оказывается, зачем в договоре от 24 марта 1991 года первым пунктом значилось, что "МИСиС не пересекает своих интересов с Бауманкой (М) на Современнике"! Сколько будет стоять мир, а Александры и Наполеоны, само желание владеть миром, всем универсумом вещей останутся неизбывными в нём всегда. Забавно, что один из самых часто провозглашаемых в Бауманке тостов звучал: "За то, чтобы у нас всё было - и нам за это ничего не было!"
Вот, пожалуй, и всё, - и в этом месте, наверное, и следовало бы завершить эту повесть, где сколь мог я поведал о годах своей юности, Ксюхе, театральной Москве и окружавших меня людях.