[синей пастой:]
Архив. 26.6.90
[далее карандашом:]
25.6. Оля, Жаннина сестра, нарисовала твой портрет. Вы готовили макароны, на кухне, а Ксюха с Томой делали олади [sic!]. Кстати, очень вкусные.
Helga, Linda, Jane.
О вас много можно писать. С вами здорово.
Linda - стрелоглазка (стреляет глазками)
Helga - Лисичка и Рысь
Jane... Не знаю! Клянусь!
7-31 - это очень, очень сложно.
В комнату 7-31 я стал вхож уже под конец весны, и 7-31 - это действительно было сложно. Самой нормальной, незамороченной и адекватной девчонкой была Джейн: общаться с ней всегда было легко и ненапряжно. Второй по "возрастанию сложности" была Лидочка, или Линда, - и девочки этой, кажется, не понимал никто. Не то "стрелоглазкой", не то "глазострелкой" нарек ее князь: Калашникова она впечатляла - и я всегда недоумевал, что люди находят в ней такого особенного. В "постархивном" Архиве Линда фигурирует как "предмет бесплодных споров представителей многих московских вузов", - однако не то что за нее кто-то там спорил или выяснял отношения: к ней пытались клеиться, но близко, насколько осведомлен, Лидочка к себе не подпускала никого. Третьей обитательницей чертога была Добротина Ольга, или Хельга, - и то и был венец и апофеоз сложности 731-ой комнаты! Лисичка и Рысь, Девушка-с-льняными-волосами: именно она фигурирует в одном из самых начальных документов Архива. "Феномен умной женщины" - так и осталось в памяти о ней. Я даже побаивался этой хрупкой девчонки: улыбаясь и отмалчиваясь, она словно прочитывала тебя насквозь. Ксюха - и та не глядела столь глубоко! Стихи Ольги и поныне хранятся в "постархивном" Архиве - и утрачено лишь одно, самое лучшее: <<...Я бросила всё. Я иду к горизонту. Мне нужен Памир! Мне нужна Амазонка!..>> Красивый стих - я восторгался, понимая, что сам так не пишу (и пишу совсем не так). Свое <<Видишь ты меня в последней раз>> Ольга пела под гитару, многое - из Вероники Долиной, и "После бала" у нее тоже было красиво. "После бала" многие в Коммуне пели - и все по-разному. Еще Ольга была завсегдатайницей "Гадюшника" - небольшой кофейни на Ленинском близ главного МИСиСовского корпуса, "маленького кусочка Парижа в Москве", - где сигаретный дым стоял коромыслом, где собирались завзятые преферансисты, и где в песке варили удивительно вкусный кофе: такого кофе я не встречал больше нигде и никогда! Самаричев Серега, старшекурсник и впоследствии аспирант, МИСиСовский интеллигент и по совместительству дворник, отъявленный эстет и поклонник Михаила Щербакова, сказывал в ту весну: <<Если в "Гадюшнике" я встречаю первокурсника, я торжественно снимаю шляпу...>> - "Почему?" - мы, такие, все, сидим у Ксюхи в комнате, - и Самаричев: "Больше в МИСиСе я его не увижу..." Ольга, кстати, и вылетела, и лишь не с первого - с третьего, кажется, курса. И именно Добротина - не Тарарёва Ольга фигурирует в одном из последующих документов Архива, фиксирующем нашу с Калашниковым ссору. Поцапались мы, понятно, не из-за нее - Ольга лишь подвернулась в памяти, - и ныне подозреваю, Калашников мог бы адресовать мне подобный упрек, какой адресовывал я ему. Ольгу понимать было сложно - сложно всегда.