Пирамида интеллекта

Началось всё с проваленного курсовика. «Институт молодежи» - славный институт, и что мне особенно нравилось в нём: при должном уровне преподавания там можно было не заниматься тем, чем заниматься ты не хочешь. Не нравится физиология - ради бога, не учи: обучение платное и тройку свою всё равно получишь. Зато можно всецело посвятить себя тому, что действительно интересно. А интересны были проблемы интеллекта. Андрианов увлек нас тогда: я и Олег Федотов - второкурсники, Андрианов же - преподаватель, и он занимался интеллектом сам. У Олега Андрианов научником был, и говорить "за жизнь" втроем нам случалось, в общем-то, нередко.

Одним словом, довелось задуматься: а что такое интеллект? «Сегодня большинство психологов согласно с определением интеллекта, который рассматривается как способность индивида адаптироваться к окружающей среде», - писано у Годфруа, писано в двухтомнике "Что такое психология". Идея эта и была взята за основу. В самом ведь деле, тесты, там, всякие, IQ разные - это же всё за письменным столом, в ситуации экспериментальной валидности, - но жизнь-то по-своему тестирует, и здесь не одни лишь умственные способности: и внешность, и физические данные, и способность к научению, да и мало ли чего! И вот смотришь на человека как он в социуме адаптирован - и всё ясным становится. Проиграл в битве - значит, не хватило интеллекта, и не важно, мозгов у тебя не достает или выносливости. Важен результат. «Сама жизнь - вот лучший тест на интеллект», - рассуждал я тогда.

Вообще, когда занимаешься (пусть и небольшим) бизнесом, когда чувствуешь себя чуть могущественнее основной массы окружающих тебя людей, мыслить мир в подобных категориях оказывается совсем несложным. Уже позже довелось задуматься: а что, бандит с бычьей шеей и золотой на ней цепью в палец толщиной, и тихий умудренный опытом профессор в стареньком потертом пиджачке - так кто ж из них интеллектуальнее? Но вопрос такой не звучал для меня тогда. Наверное, он и не мог прозвучать: классический случай, когда бытие определяет сознание.

«Итак, что позволяет человеку адаптироваться в социуме?» - спросил я себя - и выстроил "пирамиду интеллекта", на низших уровнях которой располагались особенности физиологической организации индивида, чуть выше - его врожденные навыки, еще выше - способность к научению, вершина же была отдана логическим способностям. Логика по праву объявлялась решающим фактором, однако не всё устраивало меня в том конструкте. В реальной жизни зачастую случается так, что ситуация не определена, и способность мыслить последовательно и непротиворечиво остается в ней попросту невостребованной, а адаптироваться надо всё равно, причем даже и при полной неопределенности у одних это получается очевидно лучше, нежели у других. И вот пирамида моя была дополнена уровнем интуиции как значимым фактором адаптивности. Поразмыслив немного, я вообще заключил, что в современном социуме решающих факторов интеллекта всего два: способность к логике и способность к интуиции - и я лишь не мог разобраться, какой из уровней был должен оказываться вершинным. Собственно, это и была вся теория, и только вот почему-то пирамида моя оказалась очень похожей на пирамиду потребностей Маслоу, и даже уровней в ней получилось именно пять.

И далее оставалось показать релевантность выстроенной схемы. Наполеон - тогдашний кумир: ну конечно же, кто еще как не он! «Аспекты победоносности Наполеона» - так, если не запамятовал, назывался мой курсовик. Не помню, что писал я тогда о логическом мышлении (но с ним, собственно, и проблем возникнуть было бы не должно - едва бы кто усомнился), а вот про интуицию старые записи сохранили пару (неизвестно, впрочем, откуда взятых) ссылок:

Со мной не случалось ничего такого, чего бы я не предвидел... Точно также я могу предвидеть будущее и знаю наверняка, что достигну поставленной цели. (2, с. 152)

Сражение при Маренго сыграло колоссальную роль международной политике вообще и в исторической карьере Наполеона. Еще в начале зимы 1800 года в своем парижском дворце, рассматривая подробную карту северной Италии, Наполеон сказал своим генералам, ткнув пальцем именно в это место на карте: "Здесь мы должны разбить австрийцев". Встреча главных сил противников произошла на этом самом месте. (3, с. 120)

И еще именно интуицией я объяснял победоносную формулу Наполеона «для того, чтобы побеждать, нужно иметь перевес сил в нужное время в нужном месте». Всего курсовик получился страниц на семь или восемь: вступление, теоретический конструкт, да текст о самом Бонапарте.

С научным руководством получилась, правда, лажа, но честно говоря, не очень-то я и стремился к этому руководству. «Научный руководитель нужен мне лишь затем, чтобы исправить орфографические ошибки», - заявил я как-то Олегу. Мы стояли в институте, на третьем этаже, возле стенда с расписанием, - и ныне я подозреваю, та моя чудовищная самоуверенность и положила начало всей этой истории. Ныне мне жутко неловко за ту с таким апломбом выданную фразу, но творческим порывом в ту пору я и впрямь был заражен необычайным. Вообще, удивительное состояние: живешь - и словно крылья из спины растут.

Итак, научных руководителей было двое: Журавлев и Рощин. Рощин - политический психолог из ИП РАНа (и в тот год я слушал его лекции), но Рощин не преподавал у нас, и взять напрямую его мне не позволили. На помощь и пришел тогда Журавлев, приняв на себя номинальное научное руководство. На предмет курсовика с Рощиным мы встречались лишь однажды, встречались дней за десять до защиты, когда я и поведал ему свой концепт. Рощин слушал вяло и без видимого интереса, однако в конце моего немудреного повествования реакция его вдруг неожиданно изменилась. «Пиши!» - воскликнул он, и даже голос его прозвучал как-то увлеченно: видимо, в политической психологии идея и впрямь была нова. И я ушел писать, однако курсовик мой так и остался без визы: Рощин, как выяснилось позже, будучи неофициальным научным руководителем, подписывать его не собирался вовсе, Журавлева же совсем незадолго до защиты услали в командировку. Фактически, я оставался один перед оппонентами, однако даже не подозревал о тех тучах, что, нависая, сгустились надо мной.

И вот настал день той звездной и провальной защиты. Небольшая аудитория, мы с Олегом, еще трое девчат из нашей группы - и комиссия: сам декан - Хащенко, Валентина Михайловна - его зам по учебной части, и Кольцова - историк психологии. Был там и Андрианов, но он, кажется, пришел лишь Олега поддержать. Защита!..

Я очень увлеченно рассказывал тогда! В такие минуты себя уже не помнишь, ты - это твоя работа с новой, доселе неведомой психологам идеей - и ее ты несешь ученому свету! Ответственность и азарт! - и лица внимающих тебе слиты в одно лицо.

Меня выслушали спокойно и, на удивление, вопросов не задали, однако, как понимаю сейчас, критиковать такой текст вообще сложно. Здесь что-то одно: либо "да, это так", либо "нет, неверно всё" - интуиция, будучи паранормальным феноменом, в категорию научного знания не попадает вовсе. Вообще, я не сомневался, что получу "пять", и до конца так и просидел - взбудораженный, нога на ногу, не слыша, о чём говорят другие, не в силах успокоиться и прийти в себя от своей же пламенной речи. Однако каково же было мое изумление, когда Олег, полностью слизавший свою работу из какой-то книжки, получил "пятерку", девчонкам поставили кому "пять", кому "четыре", а в мой адрес была произнесена фраза: «А вам, Дима, мы можем поставить только "четыре с минусом"». Я не поверил ушам! Я и сумел-то лишь вымолвить: «Нет!..»; когда же, сброшенный со своих небес, таки врубился - о! это был истинный приступ наполеоновского гнева! «Мы поставили вам высокую оценку», - выделив слово "высокую", спокойным тоном парировал мой эмоциональный выпад, видимо, готовый к нему Хащенко, - и ныне, почти восемь лет спустя, я понимаю, что оценка моя в тот день действительно могла бы (да и должна была бы) быть ниже. Ныне мой земной поклон преподавателям, не скинувшим меня до уготованной мне "тройки", - но тогда!.. - Мы спускались с Олегом по институтской лестнице - и внутри меня клокотало чувство оскорбленного достоинства: не смиряющегося, бунтующего достоинства! С того дня я и начал изыскивать ответ оппонентам, намереваясь в следующем году уже не на историческом материале, но на экспериментальных данных показать, что нет, не ошибаюсь! - и тогда, на излете той весны, я лишь не знал, как интуицию возможно тестировать в отрыве от логики. В таком напряженном состоянии пружина была сжата всё лето: сжата до тех пор, покуда совершенно случайно в начале двадцатых чисел августа я не забрел в казино. Следующая глава писалась уже в январе - по тем заметкам, что делал я за игрой на рулетке, да комментариям к играм, фиксировавшим мой эмоциональный строй и сопутствующие игре обстоятельства.

2005, февраль